Сказанное мной об идеализме человека в равной мере относится и к его религиозной потребности. Нет человека без религиозной потребности, потребности в схеме ориентации и объекте поклонения; но такое утверждение ничего не говорит нам об особом контексте, в котором проявляется эта религиозная потребность. Человек может поклоняться животным, деревьям, золотым или каменным идолам, невидимому богу, святому человеку или дьявольскому вождю; он может поклоняться своим предкам, своей нации, классу или партии, деньгам или успеху; его религия может вести к развитию деструктивности или любви, господства или братства; она может усилить его разум или парализовать его; человек может осознавать, что его система мышления является религиозной, отличной от той, что относится к мирской жизни, или же он может думать, что у него вообще нет никакой религии, и интерпретировать собственную преданность определенным, якобы мирским целям, таким как власть, деньги или успех, в качестве всего лишь заботы о практических и неотложных предметах. Вопрос не в том, «есть религия или нет», а в том, «какая именно религия», способствует ли она развитию человека, раскрытию его человеческих сил, или же она парализует их.

Довольно любопытно, что интересы ревностного религиозного человека и психолога здесь совпадают. Теолог весьма интересуется особыми положениями той или иной религии, поскольку для него имеет значение истина именно его веры, в противовес всем остальным истинам. Также и пси хо лог должен интересоваться главным образом особым содержанием религии, поскольку для него важно, какое человеческое отношение в ней выражается и какое воздействие – положительное или отрицательное – она оказывает на человека, на развитие способностей человека. Ему интересно проанализировать не только психологические корни различных религий, но и их ценность.

Тезис, согласно которому потребность в схеме ориентации и в объекте поклонения укоренена в условиях человеческого существования, видимо, вполне подтверждается фактом присутствия религии на всем протяжении человеческой истории. Этот момент был продемонстрирован и рассмотрен теологами, психологами и антропологами, поэтому мне не нужно как-то подробно его освещать. Я хочу лишь заметить, что сторонники традиционной религии при обсуждении этого момента часто рассуждали не совсем верно. Их концепция, отправляющаяся от столь широкого определения религии, что оно включает практически любой религиозный феномен, осталась связанной с монотеистической религией, поэтому все немонотеистические формы они обычно рассматривали в качестве предшественников «истинной» религии или отклонений от нее, стремясь в конечном счете доказать, что вера в Бога, как она понимается в западной религиозной традиции, внутренне присуща человеческой природе.

Психоаналитик, чья «лаборатория» – его пациент, а сам он – активный наблюдатель за мыслями и чувствами другой личности, также способен предоставить еще одно доказательство того, что некоторая потребность в схеме ориентации и в объекте поклонения внутренне присуща человеку. Изучая неврозы, он обнаруживает, что изучает религию. Именно Фрейд увидел связь между неврозом и религией; но, хотя он и интерпретировал религию как коллективный детский невроз человечества, его тезис можно перевернуть: мы можем интерпретировать невроз как частную форму религии, более точно – как возвращение к примитивным формам религии, конфликтующим с официально признанными образцами религиозной мысли.

На невроз можно посмотреть с двух сторон. Можно сконцентрироваться на самих невротических феноменах, на симптомах и иных специфических жизненных проблемах, которые порождаются неврозом. С другой стороны, можно заняться не позитивным явлением, то есть неврозом, а посмотреть на негатив, на неспособность больного неврозом достичь фундаментальных целей человеческого существования – независимости, способности творить, любить и мыслить. Любой человек, которому не удалось достичь зрелости и превратить себя в целостную личность, развивает в себе тот или иной невроз. Он не может «просто жить», ничуть не тревожась своей неудачей, довольствуясь тем, чтобы просто есть и пить, спать, получать сексуальное удовлетворение и исполнять свою работу; если бы это было возможным, тогда у нас было бы доказательство того, что религиозная установка, пусть даже она является порой желательной, на самом деле не составляет неотъемлемой части природы человека. Но изучение человека показывает, что это не так. Если человеку не удалось объединить свои энергии ради своего высшего «Я», он каналирует их в сторону низших целей; у него нет такой картины мира и своего места в нем, которая была бы близка к истине, поэтому он создает иллюзорную картину и цепляется за нее с тем же упорством, с каким религиозный фанатик верит в свои догмы. В самом деле, «не хлебом единым жив человек». Он лишь может выбрать лучшие или худшие, высшие или низшие, удовлетворительные или разрушительные формы религии и философии.