– А кто был его противником? Никто! Рвань уличная. Тому терять нечего. Ему на нарах даже лучше, чем у костра на развалинах. Бомж он. А Коля… Коля, это фигура. Авторитет.

– И чем же он такой авторитетный? Фруктами и овощами торгует. Место, да, у него лучшее на рынке. А так…

– А теперь молчи и слушай, стажер. Странно, что тебя дед не просветил.

Исхаков выбрался из-за стола, взял что-то из ящика и подошел к большой магнитной доске, на тот момент пустой. Но майор тут же принялся развешивать на ней фотографии, пришпиливая их круглыми разноцветными магнитами.

– Николай Федоров, тысяча девятьсот шестьдесят первого года рождения. Родился и вырос в нашем городе. Женат. Детей нет. Сейчас ведет тихую жизнь законопослушного гражданина. Торгует потихоньку овощами на рынке. Рыбачит. Ездит с женой за грибами и по ягоды. – Исхаков держал кончик авторучки на центральной фотографии еще довольно молодого Федорова – без глубоких залысин и морщин. – Но так было не всегда, стажер… В тысяча девятьсот семьдесят девятом году Федоров был призван в ряды Вооруженных сил СССР. Через два года должен был демобилизоваться и вернуться домой, но он не вернулся. Остался, по сведениям, в армии и пробыл в ней до девяносто второго года. Вернулся заматеревшим, тертым и сразу принялся сколачивать в городе бригаду.

– Бригаду? – не понял Саша.

– ОПГ – организованная преступная группировка на языке правоохранителей. Бригада в простонародье. Федоров Николай Иванович, он же Николя – ударение на последней букве. Он же Микола, он же Маклай. От Миклухо Маклая фамилию оторвали умники. Кличка Маклай ему, по слухам, особенно нравилась. Женский пол укладывался штабелями, когда он отирался поблизости. Кожаная куртка косуха. Джинсы «варенки». Белые кроссовки. Машина крутая. Пистолет не всегда прятал. Он так и болтался у него в кобуре под мышкой.

– А полиция?

– Милиция в то время, стажер. А что милиция? – Исхаков пожал плечами. – Ты у деда своего спроси, сколько раз он пытался Федорова закрыть. Он тебе ответит: много раз, но безрезультатно. Прямых улик и доказательств его вины в кровавых разборках, угонах, разбоях и заказных убийствах не было. Никто из задержанных, а их было немало, ни разу не показал на Маклая пальцем. Никто. Никогда. Вот и дожил он до седых волос, ни разу не отсидев срока. А ему точно пожизненное влепили бы.

– Ничего себе. – Саша обеспокоенно глянул на дверь, в которую вот-вот должен был войти Федоров. – И что случилось теперь? Жил себе тихо спокойно, и вдруг…

– Ничего не «вдруг», стажер.

Исхаков глянул на часы, сообразил, что подошло назначенное Федорову время, и быстро снял со стенда все фотографии. Всего их было пять: портрет его самого и еще четверых незнакомых Корнееву личностей.

– Все потом, Александр. Все потом. Не нужно, чтобы Федоров видел это. Пусть считает, что мы ни о чем таком не догадываемся.

Майор вернулся за стол, швырнул снимки в верхний ящик, и через мгновение дверь открылась. Вошел Федоров.

Если бы Саша случайно встретил этого человека на улице или встал за ним в очередь в магазине, он бы никогда не подумал, что это бывший главарь банды.

Открытый взгляд, высокий лоб, приветливая улыбка. Никакой суетливости в движениях, напряженности или страха. Нормальная походка. Приятные манеры.

Он вдруг почувствовал, что ведется на обаяние, волнами исходившее от вошедшего мужчины, и решил играть.

– Присаживайтесь, Николай Иванович. – Саша указал на стул возле своего стола.

– Здесь? Не в допросной? Не за стеклом? – неожиданно хмыкнул Федоров, покосившись на Исхакова.