– Опять размышляешь над бренностью, вечностью и прочей хреновиной? Странно, что такие размышления совпадают с запоями, а в приличном виде ты думаешь только о бабах и иногда о работе. Да и вчера был хорош… Поймал в спичечный коробок жука и слушал, как он долбится о картон и жужжит. Ты говорил, что, быть может, это насекомый Байрон в темнице сознания, слагающий сагу о свободе. Слава богу, Катька вовремя тебе дала…

– Тебе чего надо? – спросил Гамов, не поднимая головы.

– Я думал, у тебя пиво кончилось.

– Если бы кончилось, я бы обратно в дом пришел.

– Тоже логика, – охотно согласился Казаков. – Ну ты давай, откисай, а лучше к нам возвращайся, не строй из себя лорда-изгнанника с высшим образованием. А то последний день выходных. Завтра на работу…

Гамов перекривил лицо так, словно только что раскусил одну из наблюдаемых им перед этим стрекоз и нашел ее весьма далекой от высоких гастрономических стандартов.

– Не напоминай, – отозвался он. – Честное слово, как припомню кирпичную гэбэшную харю своего шефа, так хочется встать на колени…

– Ого! Какое уважение к начальству!

– …сунуть в рот два пальца и вывернуть себя наизнанку.

– М-да… А что ты тогда вообще пошел в эту контору?

– А как иначе? С предыдущей работы меня уволили с такой рекомендацией, что по прямой специальности больше толком и не поработаешь… Хорошо, подключился дядя и все-таки в кое-то веки помог… Теперь вот расхлебываю. Впрочем, – спохватился Гамов и впервые взглянул на хитрую физиономию Казакова, прихлебывающего пенный напиток, – довольно. Я это… скоро приду. Две бутылки вот… осталось… Так что… А что это, Антоха, у тебя такой вид… министерский? – Он подозрительно взглянул на изящный однобортный пиджак приятеля, чрезвычайно гармонировавший с трусами-«семейками», лопнувшими на заднице. – М-да…

– Здоровье берегу, – отозвался Казаков. – Джинсы яйца натерли.

– Давно предлагал совместить пост министра здравоохранения и министра ликеро-водочной промышленности, – непонятно к чему сказал Гамов.

– А что, есть такой министр? – ехидно поинтересовался Казаков.

– В России-матушке пора бы и ввести такой пост!

Казаков чуть повел плечом:

– Это верная мысль. Костян, может, все-таки к нам бухать? А то пивом душу не обманешь, как говорит Шурик Артеменко!

Гамов сделал неопределенный жест, словно желая сказать: а утопись ты в болоте, сука, со своими предложениями и пословицами, пропагандирующими пользу алкоголизма. Казаков только ухмыльнулся лукаво и, пятясь, исчез в хитроумном сплетении шевелящихся ивовых ветвей. Гамов же вернулся к созерцанию вод и населяющей их живности. Он не слышал, как Казаков, который повстречал неподалеку от берега пруда еще одного приятеля, говорит ему – серьезно, без намека на ерничество и игривый шутовской тон:

– Не пойму я что-то… Вот ты, Шурик, знаешь его относительно недавно, но ведь я-то знаком с ним больше десяти лет!

– И что?

– А то! Я ведь помню, каким он был четыре или пять лет назад. Другим… У него… ну как тебе объяснить?.. какой-то внутренний стержень вынули, что ли. Ну после дурацкого обвинения чуть ли не в убийстве… и еще… Не грей посуду! Давай сюда бутылку!

– То есть ты хочешь сказать, Антоха, что?..

– Да не хочу я ничего плохого про Гамова говорить. Хороший он парень. А раньше и вовсе большие надежды подавал, сотрудничал в изданиях с мировым именем, даже поработал на федеральном телеканале и едва не пробил свой сольный проект там. Что помешало, я уж не припомню, но наше телевидение – это ж как пауки Спинозы в банке. Так сам Гамов и говорит. Мне вот кажется, что ему в один прекрасный момент стало неинтересно жить. И топчется он на одном месте или сидит, как вот сейчас, на берегу одной и той же гнилой лужи, не видит смысла в дальнейшем росте и продвижении. Не ищет воли к этому.