С порога поражало количество столов – их было всего два, и многочисленные старики Забивалова за ними не помещались, поэтому кто-то из бабушек сидел друг у друга на коленках, а старики морозили кости на полу. Как и полагается на подобных мероприятиях, люди были одеты во всё чёрное. Даже скатерти на столах были соответствующего цвета. Меню было скудным: кутья, кисель и водка. Мужчинам было абсолютно всё равно, чем закусывать, особенно учитывая то, что не всем из них это было необходимо делать. Кто-то не расставался с гранёным стаканом и собутыльником – а уж кого и кто хоронит, совершенно было не важно. Главное, что был повод для очередного марафона.

Из самого дальнего угла слышался одинокий плач – очевидно, это были стенания вдовы. Посреди зала стояла чёрно-белая фотография молодого парня с приклеенной в уголке чёрной ленточкой. Вероятно, на печать новых фото денег у людей в посёлке не было, поэтому приходилось брать старые, сделанные ещё по молодости.

Возле портрета стояла старинная хрустальная ваза с собранными в ней гвоздиками. Они были выращены в садах, что было видно по увядшим листочкам и поникшим бутонам – вряд ли в цветочном магазине продавали товар такого ненадлежащего качества.

Рядом со входом на ветхой табуретке стоял магнитофон, изготовленный в начале семидесятых годов, из которого доносились мелодии старых перезаписанных кассет. Забивалово явно застряло в конце двадцатого века, и лишь администрация и её праведные сотрудники довольствовались благами телевидения и интернета. Удивительно, не правда ли?

– Вы тоже знали покойного? – В следующее мгновение ко мне подошла шустрая старушка и, ухватив под локоть, повела в сторону столов. – Яшка-то гулящий был. Нинка его от радости плачет. Он ей скажет, что на работу пошёл, а сам на соседнюю улицу бежит. Вон она, Нюрка… сидит, змеюка, будто не догадывается, что про неё всё село жужжит.

У меня резко закружилась голова от громкой музыки, плача той самой Нинки и звона гранёных стаканов. Секунду спустя скрутило ещё и желудок от запахов подгорелого риса, самодельной водки и сырости. Неизвестная мне жительница Забивалова продолжала тянуть меня к полу, будто повисая на моём локте.

– Нинка, смотри, какая фифа. Тоже, стало быть, с твоим таскалась, ты подумай! – затараторила старушка, подталкивая меня к лавке.

От неожиданности я рухнула на неё и обернулась на заплаканную женщину. Та, на мгновение подняв на меня голову и осмотрев с ног до головы, снова впала в отчаяние, начиная реветь с новой силой.

– Да что вы несёте? Я вообще не знала вашего Яшку. Я – детектив из Тарасова. – Мой недовольный взгляд заставил старушку приложить ладони ко рту, а всех сидящих за столом опустить ложки и обратить на меня внимание.

– Чай, участковый новый? – Змеюка Нюрка оторвалась от своего стакана и попыталась вставить и свои пять копеек в разговор, однако тут же столкнулась с разгневанным выражением лица вдовы покойного, замолкая. – Алька, кого к нам привела?

– А чего же на поминках забыли? – тихим голоском поинтересовалась Нина.

С моих губ сорвался тяжёлый вздох. Я машинально начала оглядываться по сторонам в поисках Максима, который выдал столь гениальную идею, как посещение поминального вечера, на котором соберутся все жители деревни. Мысль, может, и неплохая, вот только я успела сто раз пожалеть, что пришла сюда. Уж лучше ходить по соседям с допросами, чем попасть в эпицентр внимания и слухов всего Забивалова.

– У меня пропала подруга, Битникова Кристина. Предположительно вчера она приехала в посёлок к своей бабушке Прасковье Ефимовне. Может быть, вы видели кого-то из них? – Я осмотрела сидящих за столом женщин, но те лишь молча переглядывались и пожимали плечами.