— А вы, Рябова?

Маша помолчала, придавленная столь весомыми аргументами. Кто она такая, чтобы идти против целой науки?

— Но ведь сердцу не прикажешь, — сказала девочка из параллельного курса.

— Увы, — развел руками Глебов. — А жаль, правда? Как было бы удобно, если мы могли контролировать свои влюбленности и симпатии. Выпил отвар — и полюбил соседку по лестничной площадке. Прочитал наговор — и воспылал к умненькой коллеге.

— Да ну, — опроверг такие простые решения Бойко. — Разве смысл любви не в преодолении всякого-разного?

— Вы так думаете, Александр? — Глебов улыбнулся ему. — Что ж, мне есть чем аргументировать противоположную точку зрения.

Он спрыгнул со стола и принялся что-то стремительно писать мелом на доске:

— Дамы и господа, ее величество статистика к вашим услугам! По данным исследований за последние пятьдесят лет, браки, заключенные по расчетам свах, распадаются в два раза реже произвольных…

Маша уныло таращилась на столбики цифр на доске и ничего не записывала. Бросит она курс Глебова, все равно он факультативный, точно бросит!

Циркуль все-таки подловил Машу по дороге в библиотеку и затащил в свой кабинет, чтобы обсудить тему ее выступления на конференции.

Она согласилась со всеми его предложениями с пассивностью человека, которому было все равно. Ей никак не удавалось совместить образ Лизы и Дымова в одного человека, и если на Лизу она могла цыкнуть или шикнуть, то Дымов снова становился преподавателем с привычной иерархией между ними. Поэтому Маша в основном помалкивала и вела себя скованно, неловко. Будто этот человек не делил с ней комнату и не спал по ночам на соседней кровати.

— И вот еще что, — сказал Дымов, доставая из стола стопку папок, — Алла Дмитриевна попросила вас ознакомиться.

Это были личные дела соседок Маши.

Никаких особых секретов в них, разумеется, не содержалось. Не было пометок «Внимание! Эта студентка способна на убийство» и всего такого. Просто сухие сведения о школьной успеваемости и родителях.

Вечная злюка Лена Мартынова, которая так ненавидела свою внешность, что слишком часто меняла ее, и которая прокляла Дину из-за ее красоты, оказалась из довольно обеспеченной семьи. Ее мама была директором фармацевтической компании, а папа — известным писателем.

— Успешные родители часто становятся причиной детских комплексов, — прокомментировал Дымов, нависая над Машей. Она посмотрела на его руку, которая опиралась о стол рядом с ее локтем, — красивая, с длинными пальцами — и потянулась за следующей папкой.

Родители экзальтированной Кати Тартышевой оказались в разводе.

— Девочка осталась с папой, а мама ушла к парикмахеру, — сообщил Дымов. — Она написала об этом целый цикл стихотворений, пропитанных обидой и ненавистью к предателям.

— Угу, — пробормотала Маша и вдруг сообщила: — Глебов сегодня сказал, что хорошо бы уметь управлять своими влюбленностями. А Бойко сказал, что так будет неинтересно.

— Некоторые отвороты весьма эффективны, правда, обладают побочкой в виде депрессии, плаксивости, бессонницы. Человек снова и снова задает себе вопрос, а чтобы было, если бы он последовал зову сердца, а не разума.

— Ну и какой смысл от таких отворотов? — Маша задрала голову, глядя на Дымова. Он задумчиво разглядывал черно-белую фотографию Кати в личном деле.

— Вопрос приоритетов, Рябова, — ответил он медленно. — Чье счастье первично? Собственное или, скажем, — он постучал пальцем по фото, — ребенка.

Маша со вздохом открыла другую папку.

Дина Лерина смеялась на своем изображении. Ее школьный аттестат пестрел тройками, но результаты вступительных экзаменов был куда приличнее.