Я обернулась к окну и всмотрелась в черноту за ним. Отсюда ничего не видно: костер в другой стороне. Через форточку донесся далекий вой, ему вторило еще несколько волчьих голосов.

Старуха заметила, как я напряглась, но истолковала мое состояние по-своему.

– В поселок зверье не заходит, – сказала она. – В дома тем более. Но на улицу все равно не выходи от греха подальше. Под кроватью отхожее ведро, дрова у печи – если станет холодно, подкинешь в топку. До утра не вздумай высунуться, а надо что – попроси.

Я допила отвар, вытерла губы рукавом.

– Спать ложись, – буркнула старуха. – Вон в той комнате кровать, в сундуке найдешь одежу. Переоденься, не то захвораешь.

Несмотря на показную холодность и даже некую брезгливость, в голосе Горановой бабки слышалось беспокойство. Я только не понимала, за меня она переживает или за себя. Вряд ли я представляла угрозу в ее глазах, но как знать, о чем она думает. Если Горан часто притаскивал в дом преступниц, то у старушки явно хоть раз был далеко не положительный опыт помощи беглецам.

Я пожелала хозяйке добрых снов и юркнула в комнату, проем в которую так же был завешен мешковиной. В темноте пришлось пробираться на ощупь. Я уперлась бедром во что-то твердое, дотронулась руками: кровать. Рядом с ней нащупала сундук и вытащила первое, что попалось в руки. Мужская рубаха, огромная для моей тощей фигуры, но в самый раз для сна.

В спертом воздухе дышалось с трудом. Я долго ворочалась на набитом соломой матрасе под пропитанной пылью шкурой рыси прежде, чем решилась приоткрыть створку окна. Всего на пол-ладони, но этого хватило, чтобы в комнату ворвалась чистая ночная прохлада.

Я жадно глотала ее и не могла напиться. На языке чувствовался сладкий привкус цветов. Ель, до лап которой я могла бы дотянуться, слегка перегнувшись через подоконник, приятно пахла нагретой за день хвоей.

Проглядывались дома, стоящие друг от друга на совсем малом расстоянии. Слышались глухие голоса и смех, разносящиеся над поселком в ночной тиши.

На меня вдруг накатило спокойствие. Из-за близости леса: он всегда дарил мне умиротворение. Из-за полынного отвара, который я выпила до последней капли. Наверное, впервые за много лет я ощутила себя на своем месте.

Я ни за что отсюда не уйду. Подружусь с кем-нибудь, напрошусь на работу, докажу людям, что и от якобы беглой преступницы есть толк.

Такие, как я, в любом таежном поселке на вес золота, а король почти всех истребил. Да я, можно сказать, уникальный экземпляр! Жаль, признаться в своей сущности нельзя, но раскрывать ее и не обязательно.

Я еще долго убеждала себя, что чего-то стою и мне обязательно улыбнется удача. Завтра проснусь спозаранку, поговорю со старухой, может, она посоветует, как правильно обратиться к народу.

Я вспомнила, что в таких отдаленных селениях всегда есть кто-то самый главный, которого все слушаются. Значит, к нему-то мне и нужно.

Под окном проползла черная тень. Я смотрела прямо на нее, гадая, не померещилось ли. Моргнула раз, другой, и тень исчезла. Точно привиделось. После такого тяжелого дня неудивительно.

Окно я на всякий случай закрыла и забралась под шкуру. Не одеяло, конечно, но тоже неплохо. Вообще не на что жаловаться до тех пор, пока в твой дом ранним утром не является ищейка.

А сюда он не придет. Наверняка решил, что я разбилась о камни, и с чистой совестью отправился докладывать начальству о бесславной кончине еще одной особи.

Они теперь всех нас называли не иначе как «особями».

Я засыпала с улыбкой на губах, не подозревая, что Роланд Ким теперь не единственная моя проблема.