– С собачками, – засмеялась Ната. – Старые еще хорошие были, но я увидела эти и влюбилась. На них все породы нарисованы. Вот, смотрите, ваша Фира, а там Муся, йорк Лиза…

Наташа поставила передо мной чашку и сказала:

– Надежда Владимировна умерла.

– К несчастью, да, – кивнула я.

– Ужасно, – прошептала консьержка. – Утром здоровой уходила, вернулась на своих ногах, подарила мне коробку зефира и… нет человека. Очень страшно. Жуть как умереть боюсь.

Я сделала глоток компота.

– Вам еще рано думать о смерти.

– Господь может в любой момент забрать, – еле слышно возразила Ната, – я в ад попаду.

Я поставила чашку на стол.

– Что за чушь вам в голову пришла?

– Грехов много, заповеди не исполняю, – серьезно ответила Ната. – Батюшка мне постоянно внушение на исповеди делает.

– Не знала, что вы воцерковленный человек, – пробормотала я.

– Каждое воскресенье посещаю храм, – сказала Ната. – На раннюю службу бегаю, к семи утра, она в полдевятого уже заканчивается. Жильцы по выходным долго спят, вот никто и не замечает, что консьержки нет. У меня есть мечта: самой Евангелие прочитать, но буквы в слова не складываются.

Я решила перевести беседу в нужное мне русло.

– У меня к вам пара вопросов. Вы не устали? Можем поговорить?

– Конечно, – кивнула девушка.

– Кто сегодня входил-выходил из подъезда? – начала я.

– Так куча народа, – заморгала консьержка. – Светлана Георгиевна раз десять туда-сюда бегала, то в магазин, то в химчистку носилась, у Лаптевых же домработницы нет. Надежда Владимировна ушла утром на выставку картин в какой-то музей. Она мне название сказала, да я забыла. Вернулась к обеду с большим пакетом. Зиновий Павлович на занятия в девять смылся, в три назад приехал. Ну…

Ната вдруг замолчала.

– Что не так? – спросила я.

Лифтерша принялась теребить край клеенки.

– Евлампия Андреевна, я знаю, что за бизнес у вас с мужем. Вы о работе никогда не рассказываете, но Вера Андреевна, жена Зиновия Павловича, мне про ваше детективное агентство сообщила.

От сидения на жесткой табуретке у меня заныла поясница, я оперлась локтями о стол.

– У нас с мужем легальный бизнес, мы не скрываемся, платим налоги.

– Ой, ой! Я не упрекаю вас в мошенничестве! – испугалась Ната. – Просто подумала, что сын Реутовой к Вульфу обратился, а раз так, то надо честной быть.

– Хочется услышать откровенный рассказ, – согласилась я.

Наташа опустила голову.

– Я говорила вам, что никогда не сплетничаю.

Я погладила ее по руке.

– Помню, знаю.

– Вы же никому-никому не передадите мои слова?

– Нет, – пообещала я.

– Нельзя, чтобы Вера Андреевна узнала, – пролепетала лифтерша. – Она очень хорошая. Ну прямо замечательная. Была мисс Россия. Такая красивая. И добрая. И все умеет. Один раз я упала во дворе, сильно порезала ногу. Крови было – море! Я жутко перепугалась, а тут Вера Андреевна идет, и я у нее спрашиваю: «У вас дома йода случайно нет?» Так она меня к себе отвела, принесла коробку, надела перчатки и зашила мне рану. Интересной такой иголкой. Попшикала потом сверху чем-то из баллончика и сказала: «До свадьбы заживет». Вот что Цыганкова умеет.

Наташа потупилась.

– Когда она уезжает, а такое очень часто случается, к Зиновию Павловичу всегда приходят аспирантки. У Цыганкова красивая жена, модель. Но ей тридцать, а тем, кто учится… намного меньше… Ну вот… так… вот… так…

– И сегодня, когда мы с Надеждой Владимировной звонили в дверь, у профессора кто-то присутствовал в гостях? – предположила я.

– Не знаю, лично я не видела, чтобы кто-то приходил к Зиновию Павловичу. Но думаю, что он был не один.