Я глушу двигатель, впервые чувствуя себя таким растерянным – странное чувство внутри словно предостерегает меня от дальнейших разговоров, заверяя, что это не принесет мне ничего хорошего, но любопытство все же берет верх.

– Вообще, не одного? – странный вопрос, но это первое что слетает с языка.

– Ну, разве что тот сериал про главврача. Осилила пару серий.

– И как?

– Ужасно, – признается честно, и тут же разворачивается, приводя свои локоны в движение: словно пружинки, они приподнимаются и тут же рассыпаются по плечам, в свете уличного фонаря играя теперь переливами - золото, черная бездна и капли растопленного шоколада…

– То есть, мама твоя была неплоха… Можно сказать, на высоте, – Лиза нервно елозит по сиденью, теперь явно не зная, как сгладить эффект сорвавшегося с уст признания, и так отчаянно сжимает в руках свой зонт, что я не могу не рассмеяться.

Пугаю ее своей реакцией, но, уже не в силах остановиться, трясусь от смеха, пряча лицо в сложенных на руле ладонях.

– Брось, Лиз, только не оправдывайся, – успокоившись, решаюсь на откровенность. – Честно сказать, я немного переживал за твое психическое состояние, когда ты написала, что собираешь вырезки с ее интервью. Кто в здравом уме сейчас так делает?

– Света Трофимова, – вызывает еще одну волну неконтролируемого веселья, произнося ни о чем не говорящее мне имя, и теперь и сама еле слышно посмеивается, наконец, расслабленно опустив плечи. – Моя одногруппница. Это для нее я автограф просила.

– Так, почему сразу не сказала, не пришлось бы в театр идти. Я же думал помогу тебе прикоснуться к мечте – увидеть кумира, сделать фото, – недоумеваю я.

– Мне понравилось, правда. И… Я просто очень хотела тебя увидеть, – последнее дается ей с трудом, и она вжимается в кресло, отчего теперь ее глаза скрывает полумрак. А я так оглушен ее откровением, что даже не знаю, стоит ли продолжать этот странный диалог.

Дождь на улице, кажется, не собирается прекращаться, а от дошедшего до меня тайного смысла слов этой шестнадцатилетней девчушки даже в тепле салона я ощущаю каким тяжелым, пропитанным сыростью, становится воздух…

– Лиз, – откашливаюсь в кулак, опасаясь взглянуть на сжавшуюся рядом Волкову. – Где там твоя тетка живет? Поздно уже…

– Да, – отзывается и называет адрес.

– Я все испортила, да? – впервые с того момента, как мы отъехали от театра, Лиза решается заговорить. Через минуту она уйдет, хлопнув подъездной дверью многоквартирного дома, и я, наконец-то, выдохну, избавившись от сковавшего меня оцепенения. Зачем вообще говорить кому-то подобные вещи? Я и не смотрел на нее, как на ту, кто может думать обо мне вечерами, не придавал значения нашей переписке, в то время, как эта неопытная девчонка, кажется, всерьез вознамерилась пустить под откос нашу дружбу. Ладно, не совсем дружбу, но вполне приличное приятельское общение с особой доверительной атмосферой…

– Нормально все. Ты не обязана сходить с ума от маминой игры. Моя бабушка, вообще, принципиально с ней фильмы не смотрит. Говорит, что если увидит, нам придется выколоть ей глаза, потому что ничего хуже игры Эвелины быть не может, – увожу беседу в мирное русло, надеясь на ее сознательность. Не нужны мне сопливые воздыхательницы и, если честно, я начинаю задумываться, что в словах Славы есть доля правды – кажется, я чересчур мил…

– Я не об этом, – отказываясь от протянутой мной соломинки, Лиза отстегивает ремень и садится вполоборота. Смелая – подбородок вздернут, во взгляде легко читается решимость…

– А о том, что ты мне нравишься, – выдает, и все напускное спокойствие как рукой сняло. Наверняка весь путь до теткиного дома уговаривала себя держаться, а вывалив наружу терзающие душу переживания, готова сбежать, вон как вцепилась в дверную ручку.