Голос у бабки, несмотря на годы, оказался зычным, не то что соседи — вороны каждое словечко слыхивали.

— С чего бы это отворяти? — донеслось из-за ворот. — Ходют тут всякие, бродют…

Голос был визглив и напевен.

Гришанька вздохнул и с трудом удержался, чтоб не почесать спину. Сватовство — дело такое… пока там, за воротами, соберут полынные веники, чтобы за гостями след замести, не позволивши злым духам по этому самому следу в дом проникнуть, пока украсят порог.

Пока позовут старших.

Приоденут…

…столы поставят с угощением, да и Переславушке принарядиться надо, коли сговор до смотрин дойте.

В общем, коль повезет, лаяться долго станут. Но ничего, Гришанька потерпит. Лишь бы не подвело зачарованное ведьмино золото…

[1] Одно из простонародных названий сарафана, возможно, его разновидность.

2. Глава 2. Повествующая о нелегком ведьмы бытии

Глава 2 Повествующая о нелегком ведьмы бытии

«…а как уснул добрый молодец, заклятьем сморенный, то и украла ведьма то, что молодца молодцем делает, а жеребца жеребцом. Украла и спрятала в сорочьем гнезде, обернувши в красную тряпицу, сама же сорокою обернулась».

«О коварстве ведьмином, или Семь примет, как распознать ведьму»

Трактат, писаный бывшим купцом, а ныне монасем-подвижником Василием Незрячим, со слов наймудрейшего наставника его Никона Отверженного, обретающегося на Марьиной пустоше едино Божьими милостями и подношениями добрых людей.

Ведьма же ехала. Неспешно, небось, пешком было бы быстрее, но ноги гудели, да и вообще… жарко. Солнце, с утра еще тихое, разошлось, разлилось, что теплом, что светом, и теперь палило вовсе нещадно. Гудели мухи и комары, порой подбираясь совсем близко, но сесть так и не решались.

На Стасю.

Возница то и дело себя шлепал, то по шее, то по рукам, а то и раскручивал над головою хлыст в слабой надежде разогнать тучи гнуса. Но добивался лишь того, что смурная лошаденка просыпалась и прибавляла шагу. Ненадолго. Вскоре она вновь задремывала, и телега замедлялась.

— Дура ты, Стася, — сказала Стася самой себе и тихо, чтоб человек, который и без того на нее поглядывал с недоверием, слов этих не услышал.

Бес, взобравшись на колени, ткнулся лобастой башкой в подбородок и заурчал, успокаивая. Мол, все ж нормально получилось. И в город съездили, поглядели, убеждаясь, что город этот — совсем не такой, к которым Анастасия привыкла, и закупились, и назад вот едем.

Целые.

Живые.

Чего еще надобно?

Стася привычно почесала Беса за ухом.

— Я домой хочу!

— Мр-ря.

— Ты меня сюда притащил, ты и назад веди! — она дернула острое ухо, и кот отвернулся, делая вид, что обращаются вовсе даже не к нему, а если и к нему, то он совершенно вот человеческой речи не понимает.

Вот ведь…

Анастасия вздохнула и обняла себя.

Нет, могло быть хуже… много хуже… воспоминания накатили. Она и вправду дура. Всегда такой была, иначе не попала бы в эту вот историю.

И в другую.

И ни в одну из тех, в которые попадала…

Анастасия шмыгнула носом, пытаясь успокоиться. Слезами делу не поможешь, да и вообще, если подумать, все не так и плохо.

Наверное.

Когда все пошло не так?

С ее ли рождения? Или еще раньше, когда папенька Анастасии решил, что семнадцать лет — не тот возраст, в котором следует взваливать на себя ответственность, а потому предпочел тихо, по-английски, исчезнуть и из жизни Анастасии, и из жизни ее матушки. В общем, единственное, что Анастасия знала о своем отце, так это, что он был блондином с голубыми глазами, а вот Стася на ее счастье пошла в другую родню.

Родив ее, матушка осознала, что не создана для материнства, а потому младенца вручила собственной матери, сказав, что это мера исключительно временная. Правда, уточнять, сколько именно времени ей потребуется, благоразумно не стала, но вновь же исчезла.