— Слухи, — пропыхтел он, стараясь не обращать внимание на курлыканье голубей.

Голуби обретались тут же, на чердаке, и Елена уверяла, что голоса их действуют на нее успокаивающе. Супруг верил. И в голубей, и в тонкость натуры, требовавшей уединения, и в то, что оное уединение способствует сохранению брака. Глядя на самого боярина Подольского, человека в высшей степени достойного и царству полезного, однако при всем том ни статью, ни обличьем прекрасной супруге не соответствовавшего, Ежи верил. В то, что сохранности брака касается.

— А если правда? И ты можешь спускаться как-то… побыстрее?

— Куда уж быстрее.

Ветки приходилось нащупывать, притом надеясь, что они в достаточной мере прочны, да и в стены каменные вросли крепко. Меж тем в рот и нос лезли листья, по шее пробежало что-то мелкое и быстрое, а еще Ежи, кажется, умудрился вляпаться в паутину.

Он с детства терпеть не мог пауков.

— Еще быстрее, — раздраженно произнесла Елена и зеркальцем помахала. — Ты меня компрометируешь!

— Извини…

…а ведь в первый раз он карабкался по этому вот винограду, изнывая от страсти. Сердце колотилось, руки дрожали, в голове же крутилось, что вот она, любовь. Пришла, настигла… опалила взглядом. Кажется, так принято было писать в дамских альбомах.

Альбом у Елены тоже имелся.

Его она и поднесла при первой встрече, стесняясь и робея, не смея обратиться с просьбой, и тогда-то Ежи, оставляя в альбоме какой-то глупый стишок из книги «Истинных кавалеров», выученный аккурат для подобного случая, ощутил в груди томление.

Потом были случайные встречи.

Короткие беседы.

И намеки.

Игра, доставлявшая удовольствие обоим, напомнившая о тех, полузабытых временах, когда Ежи был еще не верховным магом в захудалом провинциальном городке, но обыкновенным студентом, в меру одаренным, в меру перспективным. Перспективы остались в прошлом, как и те, столичные романы, но…

— Если Гашечек со мною разведется, ты должен будешь жениться, — заметила Елена, и в темных очах ее блеснуло что-то такое, донельзя предвкушающее, заставившее Ежи поторопиться.

К браку он готов не был.

Категорически.

И потому, когда очередная ветка треснула-таки, он лишь выругался. Сквозь зубы. И дал себе слово, что более никогда в жизни… найдет любовницу из простых. Снимет дом. Обставит. Будет навещать трижды в неделю по согласовенному расписанию, как это ныне принято. Может, никаких страстей, зато и сам целее будешь…

…вспомнилось вдруг, что при всей своей неказистости господин Подольский славился меткостью и характером резким, нетерпимым.

Служил опять же.

Поговаривали, что и воевал.

На винограде стало совсем неуютно.

— Дорогой, — Елена отложила-таки зеркальце и наклонилась, легши на подоконник, помахала ручкой. — Если ведьма настоящая, ты ведь скажешь?

— Всенепременно, — Ежи чувствовал, что земля уже близко, однако врожденное благоразумие мешало ему просто разжать руки и спрыгнуть.

— Только обязательно скажи… мне вот Фроська клялась, что будто бы настоящая.

— Ну, если Фроська…

— Она на рынок ходила, а там говорят, что настоящее некуда.

— Конечно, им оно виднее…

— И что живет она в лесу… в темном-темном лесу… только там, наверное, не очень удобно. Как ты думаешь?

Ежи не думал, Ежи пытался понять, сколько ему еще до земли осталось. И надо ли прыгать?

Мало ли… там, помнится, розовые кусты росли, аккурат под башней, здоровенные, с колючками, которые и зачарованную ткань пробивали с ужасающей легкостью.

— И если так, то, может, предложить ей денег? Чтобы нормальный дом сняла… хотя кто сдаст ведьме? Или все-таки сдадут… главное, если услугу оказать, то и она проникнется.