Полные губы, казалось, не могут улыбаться еще шире. Сложив руки на груди, Андрес изучал мою реакцию смеющимися глазами. В то время, как я готова была провалиться сквозь деревянный пол.

— Ну, так что, женщина–кошка? Золото? Бриллианты? Наличка? Колись, что вынесла!

— Не зазнавайся слишком! Я была... немножечко... пьяная! — язык отказывался шевелиться, и получилось очень бессвязно. Ну как можно было так облажаться? Он и так видит, что нравится мне, а теперь я подношу ему признание на блюдечке с голубой каемочкой.

— Немножечко, — хохотнул он. — Я хотел сначала ответить, а потом подумал, что лучше будет спросить тебя лично. И не пожалел. — Гад. Ползучий гад.

Бросив на него уничтожающий взгляд, я схватила с барной стойки свой блокнот и понеслась в зал принимать заказ у только что вошедших посетителей.

Спустя полчаса моего позора, Андресу позвонили, и он уехал, попросив Марко подменить его. Зал в секунду опустел после его ухода, и стало чуточку тоскливо. Вроде радоваться должна, но нет. Так всегда происходит, когда вам кто–то начинает нравиться. Еще в самом начале, в момент, когда чувства только начинает затягивать в водоворот, нам просто жизненно необходимо, чтобы объект нашей симпатии находился в поле зрения. И совершенно неважно, чем он будет заниматься, сидеть, стоять, смеяться или танцевать чечетку, главное, чтобы мы его видели. Подобно мазохистам мучали себя подсматриванием за ним, подпитывая маленькие салютики внутри желудка, которые так и взрываются, когда он или она поймают нас с поличным. Вот так и мне, хватало только одного лишь знания того, что он находится за барной стойкой, чтобы мои собственные салюты громыхали на всю катушку.

Мне нравится следить за его отточенными движениями рук, когда он готовит коктейль. Даже не напрягаясь, делает все так идеально, как мне никогда не сделать. Нравится, как лениво потягивается, когда мышцы затекают от долгого стояния на месте. Как иногда вытаскивает сигарету из пачки и проводит ею под носом в желании закурить. А потом уходит на задний двор и возвращается через пару минут, принося за собой шлейф сигаретного дыма, от которого у меня коленки подкашиваются…

А порой, когда я позволяю себе наблюдать за ним из окошка на кухне, он словно чувствует это и оборачивается. Наши взгляды на долгие секунды пересекаются, грозясь разорвать внутренности от размера салютов, увеличившегося в миллионы раз…

Я понимала, что этот процесс уже необратим, и, собственно, даже не пыталась бороться. Точнее, сначала может и хотела заставить в себе замолчать нарастающие чувства, да только разве им прикажешь?

Спустя минут двадцать приехал Марко вместе со своей девушкой. Наконец я смогла познакомиться с Милагрос. Миниатюрная симпатичная испанка оказалась очень общительной и дружелюбной. Сразу проникшись к ней симпатией, я даже не возражала, когда она предложила сегодня заменить еще и меня. Им удобно было работать парой, а я совершенно не была против того, чтобы зайти на смену завтра с Андресом. Поболтав еще немного с ними, я забрала чаевые, которые успела сегодня заработать, и отправилась домой.

Ближе к вечеру пришли Донья с Эльвирой. Бабуля настояла на том, чтобы мы вместе приготовили ужин, который включал в себя традиционный пуэрториканский суп из черной фасоли «фрихолес негрос» и тушеное со специями мясо. Так как повар из меня, мягко говоря, не очень, мне просто вручили овощи для чистки и нарезки. Основной процесс взяли на себя семья Лопез.

Вкусно и сытно поужинав, мы с Эльвирой побрели на прогулку. Прошлись по шумным вечерним улицам Ла Перлы, заглянули на игру в домино, где неизменным лидером был Дон Хосе, а потом посидели около океана, провожая солнце в закат. Я поделилась с Элей тем, что чувствую к Андресу, а она только покачала головой и сказала, что это давно известно всем, кроме меня.