К моему счастью, ногу удалось спасти. Самое интересное, что никаких операций я не видел и не чувствовал, потому что мое сознание к этому времени ещё полноценно ко мне не вернулось. У меня были сломаны три поясничных позвонка компрессионным ударом, но так как чувствительность в конечности практически не исчезла, с ними возиться не стали. Эти переломы я обнаружил значительно позже, когда уже сам стал врачом и рассматривал рентгенологические снимки своего тазового кольца. При аварии в нагрузку ко всему прочему я получил тяжелый ушиб грудной клетки (дышал тяжело) и ушиб мозга. Кожа на лице во многих местах была повреждена разбившимся лобовым стеклом машины. И мне до сих пор интересно узнать, как хирургам удалось сшить все порезы и пришить откушенный язык, заполнивший надолго всю мою ротовую полость: это серьезная пластическая операция, к которой сегодня прибегают для изменения или восстановления лица, но моё лицо осталось моим. С тех пор я говорю, что у нас лучшие реаниматологи в мире!

Через некоторое время (около двух недель) мое сознание стало понемногу возвращаться, и я начал что-то осознавать, но не чувствовать. Из всех естественных отверстий моего тела выходили трубки, из вен и сердца торчали катетеры. Естественно, мое тело находилось на искусственном поддержании жизни, а контакт с душой произошёл значительно позже.

Примерно через три месяца я встал на костыли и, естественно, решил прогуляться по коридору. В холле сидели пациенты госпиталя (это был военный госпиталь, находившийся недалеко от того шоссе, где произошла авария) и смотрели телевизор. Я тоже посмотрел на экран. В это время показывали какой-то триллер, и на экране неслись и переворачивались машины… Я потерял сознание, так как мысленно снова увидел себя в той раздавленной кабине, и смотрел на себя, раздавленного и всего в крови, откуда-то сверху, глазами души.

После выхода из комы меня поместили в солдатскую палату на восемь человек. Ребята были весёлые, друг на другом подтрунивали и рассказывали анекдоты, хотя многие из них имели тяжелейшие ранения. Надо мной тоже любили забавляться. Например, когда в палату входила медсестра с очередной дозой уколов, мои соседи по палате просили меня: «Серёжа, скажи Наташе добрые слова!» И я, лежавший на спине в гипсе с капельницами в венах, что-то пытался сказать, а так как пришитый язык заполнял всю ротовую полость, получалось какое-то мычание, которое забавляло всех. Позже я всё-таки научился говорить нормально и, по-моему, у меня это получается неплохо.

Мое выздоровление шло гладко. Я не испытывал никаких болей, так как через каждые два часа приходила какая-нибудь Наташа или Маша и вкалывала мне очередную дозу обезболивающих средств. Моим родителям о произошедшем не сообщали довольно долго. Бедные мои старики… Когда после выписки из госпиталя я вернулся домой на костылях, отец заплакал. До того момента я никогда не видел своего отца плачущим, и он мгновенно поседел.

Почему я решил прекратить подставлять свое тело инъекциям, не знаю: видимо, я просто не любил лекарства с детства. У меня проявилось чувство самосохранения. Примерно с пятого класса у меня было хобби: я изучал альтернативную медицину, которая не использует аптечные лекарства. Мне это всегда нравилось. Даже моя мать, будучи заведующей аптекой, никогда не использовала лекарства при болезнях своих детей. Максимум я угощался в её аптеке «гематогенкой» и аскорбинкой, запивая все это дистиллированной водой. К сожалению, в старости мама все-таки подсела на лекарства, так же как и все её сестры, и дожила до сенильной деменции. Но это другая история…