Батюшка: Василий Федорович, подожди минутку, дорогой, подожди (отец Марк попытался возглавить дискурс).

Собчак: Вы волевой человек. Вы построили прекрасный корпус. Ну почему же вы считаете, что, если человек в армии не служил, он не патриот?

Атаман: Вы, молодой человек, не любите отечество. Как вы его можете любить, когда вы кашу солдатскую не ели?

Красовский: Путин тоже ее не ел.

Атаман: У нас не только Путин. У нас последний в армии служил министр обороны Грачев.

Красовский: Они не патриоты? Путин не патриот?

Атаман: Он служил в тех органах, где военная подготовка. Все! Не могу! (Обтираясь уютным, пожелтевшим от стирок носовым платком, атаман хлопнул дверью. Спорщики удивленно глядели ему вслед, а Кристина робко подняла руку.)

Кристина: Можно мне вопрос задать? Я, может быть, про другое совсем. Ну вот, смотрите, каждый человек чего-то боится, да? А чего Сталин боялся? (Все огорошенно поглядели на маленькую девочку. Первым опомнился священник.)

Батюшка: Я думаю, что, как всякий человек, он боялся смерти. Подсознательно человек боится смерти именно из-за того, что душа боится умереть без покаяния. Поэтому человеку верующему умирать легче. А когда человек со всеми находится во вражде и злобе, то, конечно, он боится смерти. Но Сталин покаялся.

Собчак: Покаялся?! Это вы откуда знаете?!

Батюшка: Если бы не покаялся, не осталось бы к 1941 году ни одной церкви, а у нас наоборот. Мы войну выиграли, Духовную академию открыли. Так что было покаяние.

Еще час потом отец Марк водил Кристину по музею, по церкви, давал звонить в колокола. Собчак убежала дозваниваться до Суркова (так, наверное, Вергилий добивался для Данте пропуска в ад), а Красовский рассеянно рассматривал иконостас, пока к нему не подошла ключница: «Вот книжечку возьмите. По вашей тематике». Красовский ухарски расправил гимнастерку Balenciaga и взял книгу. Это была «История казачества с картинками».

«А может, – подумал Красовский, – Родина – это такое место, где так просто быть своим для всех. Нужно просто не быть чужим для себя самого». И тут пришла эсэмэска от Собчак: «Слава согласен, отправляю вопросы».

– Нам нужно съездить к какому-нибудь национал-предателю, – заявил на следующий день Красовский. – К Макаревичу, например. Нельзя же только нашу патриотическую сторону показывать. Собчак, это все твои друзья. – Кристина непонимающе глядела то на одного, то на другого.

– Макаревича нет, можем поехать к Альбац, – Собчак начала бодро листать контакты в айфоне.

– Ну поехали. А думаешь, ее узнают? Она вообще звезда борьбы хоббитов с Мордором? – зевнул все время засыпающий Красовский. – Ты вот, Кристиш, знаешь Евгению Марковну? – Кристина удивленно покачала головой: «Кто это?»

– Ну что ты ребенка троллишь, – закричала Собчак. – Поехали.

Редакция журнала The New Times находилась где-то на задворках московского ипподрома. Место грязное, но тихое. Опять же от метро недалеко. «Ну да, – хихикал Красовский, – дорого-то у них продается свобода слова только одного человека. Остальным, может, хоть единый выдают в конце месяца».

– Ну за что ты Женю мою так ненавидишь? Она хорошая.

– Она – враг, – сурово ответил Красовский. – Вот у тебя Канделаки враг. А у меня – Альбац и Пархоменко.

На пороге редакции стояла старая революционерка Евгения Марковна Альбац. В руках ее был пушистый плюшевый медведь, во взгляде светилось всепонимание, всепрощение и близорукость.

– Вот мы девочке пытаемся рассказать, – по-тинейджерски засмущалась Собчак, – как надо любить Родину.