…Вот и шканцы. Никого. Ничего. Искореженное дерево и гнутая труба для переговоров с машиной и румпельным отделением. Над головой – ни мачт, ни парусов. И – никого. Люди словно исчезли, словно океанская волна решила сыграть роль цензора и избавить чувствительную натуру командира ретирадной батареи от излишне натуралистического зрелища.

Из трубы донеслись неразборчивые звуки.

– Слушаю…

Неужели он услышит человеческий голос?

– Я не могу долго держать пары! Обшивка котлов дымится! Почему молчите?

Николай Федорович! Живой. И в машине, похоже, много живых. Но… Еще один взгляд из-под руки, сквозь едкий дым. Кашель.

– Самый полный.

– Поршень стучит… Еще несколько минут…

– Держите, сколько сможете. Будет удар – людей наверх. Все.

Собственного голоса Алексеев не узнаёт. Чужой. Хриплый. Твердый. Теперь – румпельное.

– Два румба лево.

– Есть два лево… – в голосе явное облегчение. Кто там? Неважно. Теперь главное, чтоб приземистый, округлый, короткий – но, по счастью, медлительный – монитор не ушел от разбитого форштевня.

Вот башня снова повернулась к врагу, поверженному не до конца. Открылась бойница, высунулся короткий ствол. Дым, гром, удар. Поздно! За ударом снаряда следует другой, куда сильней. Длинное тело фрегата вырвалось из воды, подмяло низкий борт монитора. Хруст, скрежет.

Мичман кубарем влетел в остаток сбитой мачты – но не утратил способности созерцать окружающее. Вот на палубу монитора выскакивают люди. Один вскинул руку с револьвером, чуть согнул ее в локте… Неужели ждет абордажа?

А там, внутри монитора, разливается вода – через десятки отверстий, которые снабдили легким ограждением, чтоб волнами не захлестывало, но не прикрыли броней. Струи рвутся вниз… Это Алексеев тоже видел, почти наяву. Потому, когда из-под тела на мгновение ушла опора, а монитор выправился, стало больно. Все зря?

Нет! На нос стального монстра вломился «Варяг». Тот начал поворачивать башню – медленно, неуверенно, и тут ему подцепил корму подлетевший «Алмаз». Может, достанет до рулей? Клипер закрыл собой искалеченный флагман – а врага от флагмана, и Алексеев не видит, что монитор рухнул в воду, как гвоздь в сметану. Спасать было некого.

Впрочем, это мичмана не интересует. Он занят – старается встать на ноги. Нужно снова дойти до переговорных труб и приказать разворот – ведь машина каким-то чудом все еще работает, под кормой исправно вращается винт, и чудом держащийся на воде обломок корабля уверенно идет в океан… На полном!

Дым еще одного броненосца медленно наползает справа, из-за берегового изгиба. «Невский» превратился в руину, и теперь капитан-лейтенанту Копытову принимать командование отрядом. Что ж, инициатива наказуема исполнением – если на русском флоте и есть человек, который может сказать, что это он придумал американскую экспедицию, так это он, Николай Васильевич Копытов, и есть.

Излишней инициативы на флотах – особенно в мирное время – не любят. Капитан-лейтенант успел побывать в отставке – из принципа. Успел погреметь в газетах – больше в катковских «Московских ведомостях». С тем же Катковым ездил к Герцену и, видимо, что-то заронил в мятежную душу. А потом идею востребовали – и, спасибо прессе, не забыли и беспокойного отставника. Вернули. Дали второй по силе корабль в эскадре. Грех жаловаться… да пришлось Николаю Васильевичу жить со славой единственного на русском флоте капитана-политикана.

Теперь начинался третий бой за день, четвертый за две недели – и четвертый в его жизни. Крымская война прогрохотала мимо Копытова, честно отстоявшего свое в Кронштадте. А теперь свалилась на плечи целая эскадра. Но за докладами, рапортами и отдачей приказов обнаружилось, что ни страха, ни, паче того, неуверенности нет в нем и в помине. Капитан успокоился.