«Я не могу туда пойти!» — подумала она. .

Страх был сильнее неё. Губы дрожали, горло сдавило так, что не вдохнуть, не выдохнуть. Нужно что-то с собой делать. Нельзя поддаваться панике. Вспомнились слова Гая: «Основной страх в твоей голове. Нужно постараться сохранить спокойствие. Ты много суетишься, раскачиваешь сама себя, углубляешься в свои ощущения».

И её жалкое возражение:

«Но я не умею по-другому!»

«Учись. Ты отдаёшь слишком много себя. А себя нужно сохранять. Попытайся считать или читай молитву — всё равно что, лишь бы вывести себя из паники и вернуться в привычное состояние».

Считать... Шаги? Почему бы нет? Один, два, три, четыре, пять.

Она сосредоточилась на хрусте мелких камешков под ногами, почувствовала, как отступает паника.

Двенадцать, тринадцать, четырнадцать.

На смену панике пришла злость. Холодная, беспощадная. За то, что они заставляют нас убивать друг друга. Против воли и желания.

Двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять, тридцать. Я. Готова. Вас. Всех. Убить.

Астафья остановилась перед высокой узкой дверью, которая тут же открылась.

Магиня подала Мире знак заходить.

Они оказались в овальной комнате с каменными стенами, полом и потолком — сырыми и потемневшими от времени. Справа журчал невидимый ручеёк. По кругу, словно лепестки цветка, стояли несколько каменных столов с углублениями для голов и рук. В центре стояла круглая ванна, наполненная чёрной водой. На её бортике, словно застывшие капли, лежали каменные зеленоватые шары размером с кулак.

Вдоль стен стояли люди в такой же одежде, как Астафья. Они не двигались, будто тоже окаменели. Ни Алексы, ни Даяны в комнате не было.

Чувствуя, как в горле бешено колотится сердце, Мира вдруг вспомнила, что бывала в этой комнате прежде, только людей вдоль стен тогда не было. В памяти всплыло название: зал для кукрения. Мокрозява клали на стол, надрезали правую ладонь и опускали в воду, которая циркулировала по кругу. Смешиваясь с кровью, она сбегала в ванную, а оттуда попадала в резервуары для хранения воды. Так мёртвая вода становилась живой.

— А... где зрители? — спросила Мира у единственного знакомого здесь человека, Астафьи. В тишине залы голос прозвучал слишком громко, звонко и одиноко.

— В другой зале, — бесстрастно ответила женщина.

— Как они нас... видят?

Астафья указала на стены справа и слава от неё. Мира заметила, что камни из которых они сложены исчезли, и на их месте клубится плотный серый дым. Получается, всё, что произойдёт с ней и Алексой во время кукрения, будет проецироваться на стены, как на огромные экраны. А зрители где-то там будут жрать попкорн, потягивать пивасик и «культурно» отдыхать.

В груди зажглось от бешенства. Она впилась глазами в стену справа, представляя, что за ней сидят, те, кто был на собрании: старик, Окато с лукавым взглядом и наглый, придурковатый парень. Эх! Если бы только быть уверенной, что они на самом деле там! Мира непременно сказала бы им что-нибудь, чтобы подпортить настроение. А что? Ей терять нечего. Может, она доживает последние минуты в этом проклятом мире. Так почему бы не пошуметь напоследок? Но разговаривать со стеной, за которой, возможно, никого нет — бессмысленно.

Дверь открылась, и в залу затолкнули Алексу. Следом вошли несколько стражей. На противнице был такой же костюм, как на Мире. Алекса обвела безумным взглядом комнату, рванула назад, точно напуганное животное, но стражи перекрыли дверь и оттолкнули её на середину.

— На стол, — приказал один из стражей.

— Не хочу! Выпустите меня! — жалобно вскрикнула Алекса.