Кинул гневный взгляд на брата Пона… неужто он не видит, как мне фигово?

Но монах выглядел невозмутимым.

– Ты и это дерево очень похожи, – подал он голос, когда я снова взялся за лопату и едва не заехал острием себе по ноге: еще пара сантиметров, и я остался бы без большого пальца на левой.

– Чем же?

Но брат Пон промолчал.

В один момент я вынужден был встать на колени и рубить лопатой почти горизонтально, чтобы добраться до корней, уходивших прямо вниз. Затем удалось повалить дерево набок, и дело пошло веселее, да и солнце понемногу начало клониться к закату, и жара спала.

Когда последний корень лопнул с мерзким хрустом, у меня от усталости тряслись руки, голова кружилась от горького запаха древесины, и больше всего хотелось с проклятием отшвырнуть лопату прочь.

– Молодец, ты справился, – сказал брат Пон. – А теперь садись и слушай.

Я буквально рухнул наземь, мелькнула мысль, что, умирая от усталости, вряд ли сумею понять хоть что-то.

– Ты и это дерево – похожи, – повторил монах. – Обычный человек устроен так: ствол и сотни корней-привязанностей, толстых и тонких, хорошо заметных и едва различимых. Таких, которые он осознает как пороки, и других, которые считает безобидными привычками. Меж тем именно они мешают ему жить, не дают шанса сдвинуться с места. Чтобы изменить свою жизнь, необходимо перерубить их все.

– Но дерево без корней погибнет… – возразил я.

– Конечно, – брат Пон улыбался. – Но его существование не прекратится совсем. Сущность, известная нам как «дерево», станет чем-то иным… То же самое и с человеком… Не смерть ждет того, кто уничтожит свои привязанности, а лишь другой способ жизни, куда более вольной и легкой.

Идея выглядела заманчивой… обрубить «корни», полететь…

Но возможно ли такое? И сколько времени это займет?

Если их тысячи и нужно уничтожить каждую… десять, пятьдесят лет?

– Самый толстый корень-привязанность, из которого растут сотни других, – склонность лелеять свое невежество, отсутствие знания, – настойчиво продолжил брат Пон, не давая мне слишком углубиться в сомнения.

– Но знаний у меня более чем достаточно! – не выдержал я. – Высшее образование! Институт и…

– …и помогло тебе образование, – перебил монах, – когда дошло до реальной жизни? Да, почти любой западный человек таскает с собой ворох сведений о всякой всячине, и что с них толку, если они не делают его свободнее, сильнее, счастливее? Или я неправ? Вспомни!

Ну да, профессора, которых уличный мошенник облапошит на раз-два, несмотря на все их научные степени. Гордящиеся умом и кругозором всезнайки, поступающие как идиоты, во вред себе, неспособные контролировать себя даже в мелочах, тратящие жизнь на мелочные доказательства мощи собственного интеллекта.

– Я не хочу сказать, что наука и образование – это плохо, – мягко сказал брат Пон. – Надо лишь понимать, что они не дают истинного знания, не помогают использовать эту жизнь правильным образом.

– И самое тяжкое невежество – вера в то, что твой ограниченный разум постиг все, – продолжил он. – Человек, живущий по такому принципу, добровольно заключает себя в клетку и выкидывает ключ. И в этой жизни с ним уже ничего нельзя поделать. Совсем.

Я встрепенулся:

– А жизней у каждого много?

– О них мы поговорим в другой раз, – брат Пон поднялся одним движением. – Достаточно на сегодня.

– Но зачем было все это? – спросил я, указав на выкорчеванное дерево. – Нельзя… Нельзя было просто объяснить?

– А ты бы стал слушать? – улыбка на его физиономии сияла детская, проказливая. – Слова мало чего стоят, если не подкреплены делами и опытом, и я дал тебе такой опыт, который ты никогда не забудешь.