– Страхи, неуверенность, тревоги, надежды, раздражение на то, что идет не так, – полный ворох тех глупостей, которыми наполняет свою жизнь обычный человек, – сказал брат Пон со смешком. – Я могу изменить твою жизнь, но для этого ты должен перестать быть просто гостем.

– То есть?

– Тебе придется остаться здесь. Провести у нас месяц-другой.

– Но я не могу! – воскликнул я. – У меня дела! Я обещал! И вообще…

– Да, ты набит под горлышко разным мусором, – брат Пон более не улыбался, он смотрел на меня почти свирепо. – И этот мусор, который ты принимаешь за сокровища, удушит тебя, превратит твою жизнь в пытку… Чего ты ждал от меня? Мгновенного чуда? Заклинаний?

– Ну, я не знаю… – я смешался.

Впервые задумался, чего я на самом деле хотел от визита в окрестности Нонгкхая – наставления, скорее всего, как мне направить жизнь в нужное русло, действенных молитв или, может быть, каких-то особых буддийских ритуалов, которые помогут мне выбраться из жизненной ямы… не просто так, а в обмен на щедрое подношение.

– Денег твоих мне не надо, – сказал брат Пон, и я вздрогнул.

Он что, читает мысли?

– Возможность ступить на путь к свободе дается один раз в жизни, – продолжил монах, и его голос прозвучал настойчиво. – Ты должен решить до завтрашнего утра, остаешься или нет. Второго шанса ты не получишь. Даже если ты найдешь дорогу к вату, то меня здесь уже не будет.

– То есть как? Вы уедете? Или откажетесь со мной говорить?

Брат Пон не обратил на вопросы внимания.

– Но если ты согласишься принять меня в качестве наставника, пути назад не будет. Отпущу я тебя только тогда, когда сочту нужным, и любой мой приказ станет для тебя законом.

– Но… – попытался возразить я, дать выход поднимающемуся в душе возмущению: грязный хиппи, облачившийся в монашеское одеяние, хочет сделать из меня посмешище, ручную обезьянку?

Брат Пон наклонился и взял меня за запястье.

И вновь, как на автостанции, меня тряхнуло, словно через мускулы пробежал слабый разряд тока. В этот раз я осознал, что мне нравится это ощущение, что на миг я ощутил необыкновенную легкость в теле и голове, будто сбросил груз, который, сам того не замечая, таскаю на себе постоянно.

– Нет времени на споры, – сказал брат Пон. – Лишь на то, чтобы принять решение. Пустота вызывает в тебе отклик, и это значит, что ты небезнадежен. Гуляй где хочешь. Размышляй. Завтра на рассвете мне нужен ответ. Ты уходишь совсем либо ты мой ученик.

Он легко поднялся и утопал прочь, оставив меня, онемевшего, в плену мучительных сомнений.

– Что это? – осведомился я, разглядывая аккуратный сверток бурой ткани, поверх которого стояли плетеные сандалии.

Брат Пон вручил мне это все с крайне торжественным видом.

– Твоя одежда. Антаравасака и все прочее.

– Так вы все же хотите сделать меня монахом? – я сдвинул сандалии в сторону и обнаружил, что сверток состоит из нескольких кусков ткани разного размера, формы и оттенка.

– Ни в коем случае. Но на послушника ты походить должен. Иначе будут вопросы – кто ты такой и что здесь делаешь.

– Но кто их будет задавать?

– Не в такой уж глуши находится наш ват, – брат Пон покачал головой. – Переодевайся.

– Но… вы же не хотите, чтобы я поверил в Будду и все такое? – спросил я с беспокойством.

Откровенно говоря, не хотелось вылезать из привычных шорт и рубахи, облачаться непонятно во что. Кроме того, терзало подозрение, что, поддавшись на уговоры, я предам религию предков, хотя я в церковь не ходил ни разу в жизни, да и родители там не бывали.

– Меня не интересует, во что ты веришь. Меня волнует, о чем ты думаешь и что делаешь.