На таком автобусе я ездил в музыкальную школу учиться играть на гитаре. Хотя чаще все-таки бегал пешком через городской парк, а деньги экономил на фруктовое мороженое за семь копеек в бумажном стаканчике, которое продавали почему-то только летом, или оставлял на сдобу за девять копеек, которую покупал после школы. Любовь к этим двум продуктам я пронес через всю свою несуразную жизнь.

Одна из центральных парковых аллей выходила на прогулочную зону – длинный широкий тротуар, пересекающий почти половину города. Заканчивался бульвар возле Гостиного двора, который местные называли просто «центральный рынок», а то и вовсе «базар».

Построенный по образу и подобию петербургского, но только в миниатюре, Гостиный двор был сердцем провинциального купеческого городка до Советов, им же остался и с приходом коммунистов.

Кубанскими фруктами и ягодами, арбузами и дынями, творогом и молоком торговали внутри Гостиного двора. Снаружи это были магазинчики, не всегда наполненные нужными товарами.

Нас вынесло человеческой волной на базаре, мы пересели на другой автобус и вскоре добрались до центрального пляжа. За три года до моего рождения в честь тридцатилетия Дня Победы на пляже торжественно установили бронекатер-памятник «Патриот».

Бронированный катер БК-162 построили в годы войны на средства местных жителей. Маневренный катер с двумя мощными американскими двигателями «паккард», двумя танковыми пушками со спаренным пулеметом на борту был самым притягательным местом для пацанвы. Не сосчитать, сколько раз нас сгоняли с него доблестные стражи порядка и дээндэшники! Но мы упорно продолжали лезть на высокий пьедестал, желая прикоснуться к легенде, воображая себя отважными моряками, защитниками нашей необъятной Родины.

Мы выскочили возле «Патриота» и помчали на Пятачок. Время катастрофически утекало. А начальник местного отделения ОСВОД (общества спасения на водах), Сидор Кузьмич Прутков, терпеть не мог опоздавших. И мы смело могли рассчитывать на какую-нибудь каверзу с его стороны в качестве наказания.

Мы мчались по тротуару, обгоняя загорелых курортников, лакомящихся советским эскимо за девятнадцать копеек. Огибая мужиков в бумажных панамах-корабликах, которые стояли в очереди за вожделенным пивом. Отпуск, можно и выпить, тем более жена наконец дала добро. А вредная теща осталась дома в другом городе!

Кузьмич уже стоял возле вышки, поглядывая на часы.

– Опаздываем? – рявкнул бывший флотский «сундук», списанный с флота за драку.

Была у него какая-то мутная история, врезал он наглому матросу по мордасам. А тот возьми да и упади за борт. Кузьмичу повезло дважды: дело случилось у пристани, и пацана он успел вытащить. Но из флота его все равно поперли, списали в спасатели.

Сидор Кузьмич мужик был колоритный. Невысокого роста, кривоногий, с огромными длинными руками и силищей как у Ивана Поддубного. Подковы он точно гнул, я лично видел. Точнее, чужая память, тесно переплетенная отныне с моей, об этом напомнила.

Слушая вводные на сегодняшний день, я потихоньку вытаскивал из чужой памяти момент знакомства с Кузьмичом. Впечатление он на нас, студентов-второкурсников, отправленных летом спасателями на городские пляжи, произвел неизгладимое.

«Главное, – вещал Сидор Кузьмич на нашей первой встрече, – помните правила!»

А дальше мы слушали и обалдевали.

Если, к примеру, клиент, он же утопающий, дергается и не желает ни в какую спасаться из мутных вод нашего теплого моря, просто необходимо дать ему для начала в дыню, а потом уже волочь на берег. «А то вцепится, – поучал Кузьмич, – и хрена лысого вы его от себя оторвете, паскуду эдакую! Так вместе и потонете!»