– Не ври мне, Леша, – пятая спичка полетела на стол, сломанная нервной рукой хозяйки. – Я все понимаю. Говори, как есть, не бойся. Ты ни в чем не виноват, но мой тебе совет: если можешь, беги от этого человека подальше. Расплатись как можно скорее, и уходи. Он из любого говна выкарабкается, а ты и тебе подобные, мы для него расходный материл.

Спичка вспыхнула, Евдокия вскрикнула, когда искра отлетела и попала ей на руку, но сумела поджечь конфорку.

– Больно?

– Пустяки, – отмахнулась женщина, не глядя на меня, подошла к окну и застыла, обняв себя за плечи.

– Мне было двадцать три, умница, отличница, с красным дипломом… впереди меня ждала интересная жизнь и любимая профессия. Ты знаешь, что я дипломированная медсестра? – не оглядываясь, спросила Евдокия. – Если бы ты знал, Леша, как я любила эту профессию… – тоска в женском голосе рвала душу.

Я поежился, безнадёжность, которая волнами исходила от женщины, обжигала легкие, сковывала тело, не позволяя не только говорить, дышать. Я давно привык к человеческим исповедям. Иногда на стрессе, после несчастья, когда адреналин херачит по венам, чего только не наслушаешься от потерпевших.

– Он преподавал у нас, в него были влюблены все девчонки на курсе… И я влюбилась, как дура! У нас был красивый роман… – что-то теплое мелькнуло и исчезло. – Он поддерживал меня во всем, особенно в учебе. Мы вместе мечтали, каким замечательным я стану врачом. Как мы будем работать в одной больнице, спасать людей… Мы даже поженились… Вовка ведь его сын… – Евдокия захлебнулась собственной болью, судорожно вздохнула и вздрогнула, когда раздался резкий свист чайника. Но не обернулась.

Я выключил плиту, и остался стоять тихой тенью. Так бывает, женщине проще выговориться малознакомому человеку, пускай даже и пацану. Хотя разница между нами не такая уж и большая, как я теперь понимал. Евдокие от силы лет тридцать, тридцать три. В прошлой моей жизни я бы даже закрутил с ней короткий роман. А в этой – так совпало, что именно я стал последней каплей, после которой прорвало плотину.

– Он делал карьеру, я трудилась под его началом, потом декрет. Потом его повысили в должности, он стал заведующим отделением. А потом… потом… Потом все рухнуло, когда я узнала, что он продает наркотики на сторону, – Евдокия резко повернулась и выдохнула. – Понимаешь?

Глаза женщины лихорадочно блестели, словно она боялась, что через секунду вся её смелость исчезнет без следа, а еще столько нужно успеть сказать. Честно говоря, я растерялся и не представлял, как действовать в такой ситуации. Оставалось одно – молчать и слушать.

– Я – низкий мерзкий человек! У меня не хватило сил… Я не смогла сдать отца собственного ребенка в милицию! Я просила, уговаривала, угрожала… А он только улыбался и говорил, что все делает ради семьи, ради нас с Вовкой… Когда ему надоело со мной воевать, он превратился в чудовище… Я решилась подать на развод, оказалось, он не собирался меня отпускать. А чтобы я не дергалась, меня подставили с пропажей лекарств… С документами… Он замял дело, шантажом держал рядом, угрожал тюрьмой.

Оглушающая тишина накрыла маленькую кухню, Евдокия замолчала, невидяще глядя внутрь себе, погрузившись в прошлое.

– Убежать я сумела… Вот только работать по профессии я больше никогда не смогу… Развелась, с трудом, но развелась… Но он и здесь меня нашел… Уж не знаю, случайно или намеренно… Но ты передай ему, Алеша, у меня больше нет сил бегать, поэтому его угрозы бесполезны… Мама позаботится о Вовке… А документы я потеряла, так что нет у моего сына отца… Не докажет… В новых документах вместо имени прочерк. Безотцовщина мой сыночек. Лучше так, чем с таким отцом. Так что ступай, Алексей, и скажи этому… человеку, ничего у него не выйдет. Я больше не в его власти.