Марк окинул взглядом палату, отыскав медсестер и врачей и отметив, где они находятся, затем опустил глаза на трубки капельниц, торчащих из шеи и руки Джоша, рядом с пластиковой биркой с его именем. Следом изучил аппарат искусственной вентиляции легких. Потом электрокардиограф. Если частота биения сердца или уровень кислорода в крови значительно снизятся, прозвучит предупредительный зуммер.

Если Джош выживет и придет в себя, это станет проблемой: Марк пролежал без сна почти всю ночь, обдумывая ситуацию, и был вынужден, хотя и весьма неохотно, признать, что при благоприятном для друга развитии событий ему самому придется худо.

Зал заседаний № 1 Королевского суда Льюиса неизменно вызывал у Роя Грейса тягостное чувство. Казалось, что это помещение умышленно спроектировали с целью морально подавлять всех, кто в нем находился. Хотя формально статус у него был такой же, как и у остальных залов в здании, однако он все равно явно доминировал над прочими. Георгианский стиль, высокий сводчатый потолок, места для публики на галерке, настенные дубовые панели, скамьи – в том числе и для подсудимых – из мореного дуба, а также балюстрада вокруг свидетельской трибуны. В данный момент в зале председательствовал судья Дрисколл – в неизменном своем парике, давно уже потерявшем товарный вид. Он сонно восседал в кресле с красной спинкой, под британским гербом с прославленным девизом «Dieu et mon droit»[2]. В целом все это смахивало на театральные декорации, а пахло здесь – как в школьном классе, где давно не было уборки.

Грейс на свидетельской трибуне – опрятно одетый, как и всегда на судебных заседаниях, в синий костюм, белую рубашку, галстук со строгим рисунком и начищенные черные ботинки на шнуровке – внешне выглядел прекрасно, однако внутри ощущал себя основательно помятым. Отчасти из-за того, что не выспался после вчерашнего свидания – обернувшегося катастрофой, – а отчасти потому, что испытывал мандраж. Положа руку на Библию, он скороговоркой оттарабанил присягу. Поглядывая по сторонам и проникаясь атмосферой места, поклялся всемогущим Богом – наверное, в тысячный раз за свою карьеру – говорить правду, только правду и ничего, кроме правды.

Присяжные заседатели выглядели, как и любые другие, – этакая группа туристов, застрявшая без средств на автовокзале. Неопрятная пестрая компания: чересчур яркие свитеры, расстегнутые воротнички рубашек да помятые блузки под невыразительными физиономиями – все белые, рассаженные в два ряда, прячущиеся за графинами с водой, стаканами и ворохами заметок. Возле судьи хаотично громоздились видеоплеер, слайд-проектор и огромный бобинный магнитофон. Перед столом судьи из-за батареи электронного оборудования чинно взирала стенографистка. Установленный на стуле вентилятор вращался вправо-влево, едва ли, впрочем, привнося свежесть в спертый предвечерний воздух. Галерка кишела журналистами и зеваками. Ничто так не притягивает обывателей, как процесс, на котором судят убийцу. А это, можно сказать, был местный процесс года.

Великий триумф Роя Грейса.

На скамье подсудимых сидел Суреш Хуссейн, дородный мужчина с рябым лицом и зализанными назад волосами, одетый в коричневый костюм и полосатую рубашку с лиловым атласным галстуком. Он молча наблюдал за действом с таким видом, будто чувствовал себя хозяином положения, а процесс устроили исключительно ему на потеху. Сволочь, мразь, трущобный домовладелец. Целых десять лет он оставался неуязвимым, и вот теперь Рой Грейс наконец-то прижал мерзавца, располагая полным набором доказательств его виновности. Преступный сговор с целью совершения убийства. Жертвой был его конкурент Рэймонд Коэн, тип равным образом неприглядный. Если суд пройдет как до`лжно, Хуссейна упекут за решетку до конца его дней, и сотни добропорядочных граждан Брайтон-энд-Хова смогут радоваться жизни в своих жилищах, избавленные от уродливой тени его приспешников, превращавших в ад каждый час их существования.