Пока же он пожал отцовскую руку; лорд Хэмблтон сделал движение, словно намереваясь обнять сына, однако Рэймонд отступил, и объятие так и не состоялось.

– Я сказал, чтобы накрывали к ужину, – произнес отец, – и очень рад, что ты успел к нему. Здравствуй, Рэймонд.

– И вас я приветствую.

– Садись. – Лорд указал на кресло напротив. – Сегодня слишком сыро для того, чтобы сидеть где-нибудь еще. Мы топим не во всем доме, и потому сырость прокрадывается и сюда.

– Книги не пострадают? – Рэймонд сел и огляделся. Пыль со шкафов стирают, это хорошо. А вот в углах что-то подозрительное на обоях – это плохо. Если тут заведется плесень, не миновать беды.

– Нет, только мои старые кости. Ноют на перемену погоды, но это ерунда. – Отец тоже опустился в кресло, недовольно скрипнувшее. – Значит, ты получил мое послание.

– Одно из нескольких, я полагаю. Да, оно добралось до меня, и весьма быстро. Мой поверенный в Венеции пересылал мне почту с обстоятельностью, достойной истинного педанта.

– Что же, я рад, что он исполнителен.

– Иначе бы он не стоил своего жалованья. Ну, отец, зачем же мне следовало приехать?

Прав, прав черноглазый итальянец маэстро Сантинелли: не к лицу истинному воину сомнения. Нужно было отправить ответное письмо с вопросом, что же потребовалось отцу, и уж по результатам судить, ехать или нет. Но тон послания лорда Хэмблтона предполагал, будто дело и вправду важное. Всю дорогу от Флоренции Рэймонд гадал – что это, разорение? Или, может, болезнь? Или отец таким образом хочет ввести сына в курс текущих дел, чтобы привязать вольную птичку к английской земле? Вот последнее вряд ли выйдет, пока обстоятельства жизни здесь некоторым образом не изменятся.

К тому же, Рэймонд уезжал один, а вернулся другой. Только до поры до времени этого никому знать не следует. Может, и вообще никому не следует знать.

– Ты тороплив, – заметил отец. На его мягком подбородке проступила щетина, тоже мягкая даже с виду. – Я ожидал вопросов, но не так сразу. Я так давно не видел тебя, Рэймонд. Ты регулярно писал, только в письмах не видно, как ты менялся. Стал выше, шире в плечах. – Лорд Хэмблтон с любопытством разглядывал сына. – Но не толще.

– Вот это было бы лишним.

– Полагаю, что да. Ты действительно хочешь беседовать о делах сейчас? Ты проделал долгий путь и наверняка хочешь поужинать, а затем отдохнуть. Я бы предпочел побеседовать завтра утром.

Рэймонд частенько читал по лицам, как по книгам, сильно преуспев в последние годы, а уж что касается ближайших родственников – тут в большинстве случаев никаких секретов нет. Особенно в случае отца. Лорд Хэмблтон не ждал сына сегодня и к разговору не готов. Это означало: беседа действительно важная, вокруг мелочей так не танцуют.

Можно заставить отца говорить сейчас, для того человеку и дана способность болтать языком. Даже до грязных уловок не потребуется опускаться, достаточно небольшой настойчивости и намека на просьбу. Рэймонд просил так редко, что отец не устоит. Но, посмотрев еще раз в его вялое, словно скомканное лицо, Рэймонд вздохнул:

– Хорошо. Мы побеседуем о делах утром. Я и вправду устал, а каюты на этом паруснике не слишком удобны. И от Саутгемптона я добирался в утлом челне, который лишь по недоразумению называется кораблем. Корсиканец говаривал, что общество без религии – как корабль без компаса, только эта вот «Святая Маргарита» лучше бы с компасом была и называлась «Пройдоха», все было бы честнее.

Отец засмеялся, и Рэймонд тоже улыбнулся. Он испытывал странное чувство – смешанное удивление и жалость, и еще некоторую досаду на некоторые не меняющиеся вещи. Отец постарел, но, кажется, остался тем же. Впрочем, не стоит судить поспешно.