– Ух ты, а что? Давай, меня прикалывают всякие такие штучки! – У Юрки и вправду аж глаза заблестели как-то по-особенному.

Фишкин лениво откинулся на спинку стула и многозначительно прищурился.

– Так вот что я тебе скажу, Ермол… Все, что ты мне тут понарассказывал про Зойку с ее ремонтом, от первого до последнего слова, – голимая лажа! Я сразу понял, что ты усиленно лапшу мне на уши пытаешься повесить, да не стал уж тебя перебивать. Ты так художественно гнал, что даже жалко было останавливать. – Фишкин сделал паузу, позволяя собеседнику прочувствовать неотвратимость разоблачения, и затем продолжил ровным, спокойным голосом: – Вот так-то, брат. Я, конечно, мог промолчать и сделать вид, что поверил в твои сказки, но так уж вышло, к слову просто пришлось. Ну, что скажешь? Только не выкручивайся, потому что я тебя всего насквозь вижу.

И как бы в доказательство своих слов Вадим сощурился и посмотрел на одноклассника долгим, пристальным и в самом деле как бы насквозь просвечивающим взглядом.

Ермолаев нервно заерзал на стуле, на его щеках выступили розовые пятна, которые, видимо, означали острый приступ стыда.

– Ну-у… в общем, да, ты прав… Я просто не знал, как ты отнесешься к тому, что я у тебя в больнице не был, ну и решил, что пусть лучше у меня будет уважительная причина. – Ермолаев сосредоточенно рассматривал носки своих кроссовок. – А как же ты меня вычислил, Фишка? Блин, я где-то прокололся, да?

– Нигде ты не прокололся. Просто я знаю некоторые психологические приемы, по которым легко определить, правду говорит человек или нахально врет. Вот как ты, например. – В эту минуту Фишкин наслаждался своим превосходством над растерянным приятелем. – Ладно, слушай и помни мою доброту, – снисходительно улыбнувшись, важно проговорил Вадим. – Когда тебя в чем-то пытаются убедить, надо внимательно следить за поведением говорящего, в частности за его глазами. Если человек во время своего рассказа отводит взгляд направо или налево, то есть в стороны, можешь не волноваться – он говорит правду. Но если он часто закатывает глаза к потолку, скорее всего, в его повествовании присутствует изрядная толика вранья. А ты вообще с потолка глаз не спускал, будто там был написал текст твоей лживой речи. Вот, собственно, и вся наука. – Фишкин самодовольно ухмыльнулся, после чего театрально развел руки в стороны: дескать, к сказанному ему добавить нечего.

Ермолаев открыл было рот, видимо желая что-то уточнить, но не успел произнести ни слова, потому что в прихожей раздался резкий телефонный звонок.

– Алло, Вадик, это я, Зоя, – услышал Фишкин в трубке ставший уже знакомым и привычным голос. – Ты как себя чувствуешь? Если у тебя все нормально, то, может, прямо сегодня и начнем? Я вот думаю, сначала химию подтянем, да?

– Я сегодня занят, – коротко и почти грубо ответил Фишкин, которого моментально накрыла волна предательского страха, ведь за его спиной, явно прислушиваясь к разговору, маячил любопытный Ермол.

В ту же секунду Вадим забыл все свои благородные помыслы и намерения касательно Зои, забыл, что дал себе слово никогда ее не обижать и больше не предавать. Помнил в этот момент он только одно: любыми путями не допустить обнародования в классе своих каких бы то ни было отношений с Колесниченко.

– Извини, у меня тут Ермолаев, проведать зашел, – нетерпеливо проговорил в трубку Фишкин тоном, предполагающим окончание разговора.

Но Зоя не слышала или не хотела слышать явной холодности в голосе любимого.

– Слушай, а тогда давай я вечером зайду, часов в семь? Учти, материал сложный и его много, а времени у нас очень мало! – голосом учительницы начальных классов заметила Зоя.