– Гриссини, – бормочет Метафора. – Кто бы мог подумать?

Я чувствую себя слегка не в своей тарелке. Мне почему-то хочется подать Голландцу знак, но он набирает в грудь воздуха и читает дальше.

Ее кожа была красивой, как…

Мужчина снова замолкает и говорит:

– Извините, не могу разобрать собственный почерк… Это «шелковый»? Или?.. – Он поворачивает голову и внимательно изучает мою ногу, как будто ждет подсказки, и его лоб внезапно разглаживается. – Ах да, помню, «молоко».

– Извините, что прерываю, Голландец, – говорит Метафора, вежливо поднимая руку, – но поскольку мы на паузе… это художественный вымысел?

Голландец кажется застигнутым врасплох.

– Конечно, – говорит он через мгновение. – Вымысел. Верно.

– Как зовут ваших персонажей? – с милой улыбкой спрашивает Метафора.

– Как их зовут? – Мужчина выглядит сбитым с толку. Он смотрит на меня и снова отводит взгляд. – До этого я еще не дошел.

О боже. Неужели он не понимает, насколько это очевидно? Я ерзаю на стуле, но Голландец переворачивает страницу и уверенно продолжает.

У нее был очень долгий оргазм, похожий на крик отчаяния в вечернем воздухе.

Нет. Он не просто так это написал. У меня пылают щеки. Кто-то считает, что это – я? Оглядывая комнату, я понимаю: они все считают, что это – я. Я изо всех сил пытаюсь встретиться с Голландцем взглядом и передать ему слово «Стоп!», но он уже снова читает.

И она оказалась предприимчивой. Больше, чем он мог предположить. Например…

– Написано сильно, Голландец, – поспешно перебивает его Фарида. – Дальше все… в таком же духе?

– Большей частью. – Мужчина поднимает глаза, его лицо сияет. – Как я уже сказал, на меня снизошло вдохновение. Теперь я понимаю, почему вы, ребята, любите писать. Это такой кайф, правда? Когда я это писал, мне это дало…

Он замолкает, как будто не в состоянии описать, что это ему дало.

Хотя у меня есть одна идея.

– Ну, я предлагаю пока оставить это, – умоляюще говорит Фарида. – Большое вам спасибо за то, что поделились своей… работой.

– Подождите, я дошел до хорошего куска, – говорит Голландец и возвращается к своему тексту.

Они делали это на стуле с высокой спинкой. Это было умопомрачительно. Она обхватила его ногами…

– Хватит! – почти отчаянно прерывает Фарида и для верности кладет руку на его страницу. – Хватит. Давайте двигаться дальше. Мои поздравления Голландцу за то, что он… обрел новый смелый голос. Кто следующий?

Она приглашающе разводит руками, но никто не вызывается. Все смотрят – кто на меня, кто на Голландца, кто на стул с высокой спинкой, на котором я сижу.

– Не знаю, как другие, – наконец хриплым голосом произносит Кирк, – но я бы с радостью еще послушал Голландца.

Когда группа наконец расходится на обед, я не в состоянии смотреть им в глаза. Никому. Я жду, пока остальные выйдут, затем хватаю Голландца и тащу в нишу.

– Что это было? – требую я. – Все поняли, что это были мы!

– Что? – Мужчина выглядит озадаченным.

– Твой фрагмент! Секс! Было очевидно, что ты писал о… ну, ты меня понял. Мы… прошлой ночью. Гриссини? – многозначительно добавляю я.

– Это был художественный вымысел, – немного обиженно говорит Голландец. – Все решили, что это художественный вымысел.

– Нет, они так не решили! Нельзя просто изменить имена и сказать, что это – художественный вымысел. А ты вообще даже не потрудился придумать имена, – внезапно вспоминаю я. – Ты совсем не скрывал этого! Все смотрели на нас и представляли, как мы делаем это на стуле.

– Что? Нет, ничего они не представляли! – Голландец делает паузу, и я вижу, как он запоздало обдумывает эту мысль. – Ну ладно. Может быть, пара человек подумала, что это были мы.