В гардеробную прошёл через дверь из ванной, Анатолий давно оценил идею Вики, потребовавшей поменять проект, чтобы появилась такая возможность. Переоделся в трикотажный домашний костюм, постоял под дверью, внимая тому, что происходило в спальне. Вика, по всей видимости, застилала их ложе. Довольно отчётливо слышалось, как она напевает. На этот раз «На большом воздушном шаре» всё той же Ёлки. Анатолий собирался поговорить с Мариком и, чтобы Вика не задержала, вернулся в ванную и прошёл на галерею. Интересно, где сейчас сын — у себя, или всё ещё в Дашиной комнате? Хотя, почему в Дашиной? Вот привычка! Прикидывая, как переоборудовать уголок бывшей няни, чтобы там можно было размещать гостей, Анатолий добрёл до детской. Комната с помощью дизайнерских уловок была разделена на три зоны: спальную справа от входа, игровую слева и учебную между ними. Сын сидел в центре за письменным столом и рассматривал рисунки. На шорох двери не обернулся.

— Чем занят? — спросил Анатолий, не торопясь расспрашивать о плаче, услышанном раньше.

— Она не могла уйти и не взять их, — сказал Марик.

Перед ним лежала раскрытая папка с его творениями.

На каждый праздник мальчик готовил Дарье подарок. Было время, когда и отцу преподносил картинку с танком или парусником, но Анатолий не догадался собирать их. Носил на работу, там прятал в одном из ящиков стола, кое-что лежало в книжном шкафу в домашнем кабинете: выбросить было неловко, так и мешались, попадая под руку то тут, то там. А Захарова папку завела, скопила — удивительно. Перекладывая один лист за другим, Рубинов рассматривал  пейзажи, портреты и натюрморты, подписанные корявыми печатными буквами: «Марк 5 лет», «Марк 6 лет», «Марк 7 лет», «Маме», «Маме Даше»… Те знакомые, кто видел работы Марика, спрашивали: кто учит его рисовать, и на ответ: «никто не учит» качали головами: какой одарённый ребёнок. Не скажешь же, няня учит. Сама она, кажется, неплохо рисовала. Взяв очередной лист, Рубинов застыл. На него смотрела Дарья. Сразу узнал, даже не прочитав подпись: «Мама, это ты. Марк 11 лет». Как уловил особенности её лица! Высокие скулы, тонкий, с круглыми ноздрями нос, волнистые волосы цвета жжёного сахара, и взгляд — тот самый, что чаще всего у неё бывал: с запрятанной в глубину болью и разочарованием. Действительно, талант у ребёнка. Сын подал голос:

— Мы с ней друг друга рисовали.

— Друг друга? — встрепенулся Анатолий.

— Да. Вот, видишь, это я. — Марк достал из кипы новый лист. — Правда, похоже получилось?

Они позировали и одновременно рисовали. У Марика был обычный детский подход: лицо в анфас, распущенные волосы по плечам. Мальчика же художница изобразила вполоборота сидящим на табурете, склонившимся к листу бумаги с карандашом в руке, сосредоточенным и трогательным. Как надо любить ребёнка, чтобы так его нарисовать!

— Можно я возьму? — осипшим голосом спросил Анатолий. — В офисе повешу в рамочке.

Марик вытянул из отцовских пальцев лист, убрал в папку, захлопнул её, навалился локтем.

— Вернётся мама, у неё и спрашивай.

Анатолий присел перед ним на корточки, взглянул снизу и, стараясь говорить убедительно, начал:

— Марк, ты должен смириться. Она ушла от нас совсем. Скорее всего, подыскала другую работу, где малыш, а не такой дылда. Ведь мы и сами собирались отказываться от её услуг.

Не глядя на отца, Марик качал головой. Рубинов же с каждым словом всё больше убеждался в своей правоте. Ну не забрала рисунки, и что? Быть может, не считала, что имеет на них права. Столько лет жила на всём готовом: отдельная комната, питание, зарплата немаленькая, вещи почти не покупала, ей перепадало от хозяйки много чего, разве что кроме бельишка…