Да и не мир это был, а мирок – Вера ощутила это вдруг, в одно единое мгновение и с необыкновенной ясностью. Мирок. Тихий, интеллигентный, наполненный запахом книг и шорохом газет, весь в полутонах и полунамеках. А тут, точно окно распахнулось перед ней – и в лицо ударил ветер, свежий, мощный, сметающий все на своем пути. Под его властными, могучими струями хотелось петь и смеяться, растрепать волосы и навсегда расстаться с серьезностью и благоразумием.

Верина рука невольно потянулась к туго закрепленному шпильками пучку и, дрогнув, замерла на полпути. Рустам поставил пиалу на стол, густые, черные брови его чуть сдвинулись.

– У вас красивые волосы, Вера.

– Я знаю. – Она уже смотрела на него, не отрываясь, и ей было легко, так легко, будто невидимая энергия наполнила все ее тело, сделав его почти невесомым и волшебно послушным.

– Вы пейте чай. – Он улыбнулся.

– Я пью.

Колеса выстукивали венский вальс. Тарам, тарам, тарам, там-там, трам, тарам, тарам, там-там…Как хорошо было бы сейчас немного потанцевать. Совсем немного, чуть-чуть.

Но ведь это же бред! Что в нем такого, в этом большом, как медведь, мужчине? Он просто попутчик, обычный сосед по купе. Разве никогда раньше она не ездила в поездах?…

– Вы замужем? – без всякого перехода спросил Рустам.

– Да, замужем, – поспешно проговорила Вера.

– А кольцо? Почему не носите?

– Оно мешает на работе. Я же всегда в перчатках, растворы, химикаты. – Вера почувствовала неловкость и опустила глаза.

– А не на работе? – спокойно поинтересовался Рустам.

– Я привыкла без кольца, – сказала она тверже.

Он понимающе кивнул.

– А я вот привык с кольцом. Шестнадцать лет женат.

– И дети есть? – тихо спросила Вера.

– Три дочери. Старшей весной будет пятнадцать. А младшая нынче пошла в школу.

– Вы счастливчик. – Вера улыбнулась, а сердце ее болезненно кольнуло.

– Согласен, я счастливый человек, – просто проговорил Рустам.

Вере показалось, он каким-то невероятным образом знает, что сейчас творится у нее внутри. Голос его стал мягче, словно бы участливее.

– Ну, а у вас есть дети?

Она покачала головой.

– Нет? Да это не беда, будут еще. – Рустам наклонился к Вере через стол, заглянул ей в лицо. – Честное слово, вот увидите. Вы еще такая молодая.

– Мне уже тридцать, – отчего-то шепотом проговорила Вера и моргнула, прогоняя слезы.

– Тридцать! Вот нашла, чем удивить! – Он добродушно усмехнулся. Потом поднялся и пересел к ней. Положил на плечо свою громадную, тяжелую ладонь.

Вере стало так хорошо и спокойно, как не было никогда в жизни. Она почувствовала себя защищенной ото всех бед и напастей, от всего, что может расстроить и огорчить. От его рук шло тепло, не горячий жар желания, а ровное, дружеское тепло, дающее чувство уверенности и надежности. Ей ничего не нужно было, лишь бы сидеть так, как можно дольше, хоть всю жизнь.

– Глупышка, – ласково сказал Рустам, приблизив губы к вериному уху. – Разве же это возраст? У тебя еще все впереди. Поняла?

Она кивнула и вздохнула судорожно, подавляя окончательно все еще стоящий в горле комок.

– У тебя обязательно будет малыш. – Рустам погладил Веру по голове и слегка отстранился от нее. – Ничего, что я на «ты»? Не обиделась? Ты ж для меня все одно, как и Алсушка – кызым.

– А что такое кызым?

– По-татарски значит девочка, дочка. Мне-то уже сорок семь стукнуло, по сравнению с вами я старик.

– Какой же вы старик! – вырвалось у Веры невольно и оттого слишком горячо. Тут же она почувствовала, как загорелись мочки ушей.

Рустам улыбнулся, блеснув зубами, глаза его весело сощурились.