И Степан не разочаровал приятеля в его ожидании. Это поистине был один из звездных часов его актерского мастерства.

– Не допираю, корешок, – загнусавил Степан в трубку. – И слушаю, и не врубаюсь! Я че тебе, лапши мешок? Я, блин, понтами не кидаюсь!.. Я лох?! Я, значит, вам уже не босс?! Спешил, летел, пыхтел, себе мозги запарил… А вам, блин, нужен экстремальный парень! Вин Дизель, типа. Это не вопрос. Но, кореша, какой же это фак! Какой это отстойный сдвиг формата! Без моего классического мата вам не озвучить даже Шапокляк! И как подумать, кто у вас в тузах! Сплошное чмо без голоса и пара. Озвучка без фильтрации базара есть неизбежный и законный крах! Че говоришь, мне башню сорвало? Не катит, типа, быть звездой эфира? Щенок! Не отрывайся от кефира и думать позабудь про дядино бухло! А потому заткнись и запиши: я вам не евро, чтоб гулять по свету. Со мной связался – сядешь на шиши. Карету мне, карету, блин, карету!..

Викентий хотел было изобразить аплодисменты, но Степан предупредительно поднял палец. В Гремлиновой трубке что-то пискнуло, зашепелявило, и Степан уже обыкновенным голосом буднично поинтересовался:

– Записать успели? От придурки… – И отключил трубку.

– Что ты сейчас тут выдавал в эфир? – Викентий кое-как приходил в себя после продолжительного внутреннего хохота.

– Монолог Чацкого, – хмуро ответил Степан.

– Да ты что!..

– А че такого. Просто переозвучиваем запись старого спектакля. Только с этим монологом все время какая-то ботва получается: то не технично, то не смешно. Вот сейчас как было?

Викентий пожал плечами:

– Я не специалист. Но вообще-то некоторый процент здорового детского юмора ощущается.

Степан вздохнул.

– Лабуда это, Кешаня. Сам понимаю. Поеду-ка я в студию и серьезно займусь этим вопросом. Тем более кажется, мои кореша не успели записать все, что я им в трубку наговорил.

– А это был экспромт?

– У меня вся жизнь – сплошной экспромт. Все, карету мне, карету!

– Давай, вали. – Маг ободряюще хлопнул Гремлина по плечу. – Все у тебя получится. Фильмы переозвучивать – не порчу снимать.

– Как сказать! – Гремлин протопал в коридор. – Вот надоест мне хохмить без передыху – открою салон восточной магии. С ассистентками топлесс и в прозрачных шальварах. Куплю себе тюрбан-кальян и буду гадать, духов вызывать, все волшебные услуги оказывать, вах!

– Конкурент, значит, будешь, – хохотнул Викентий.

– Не боись! Дураков и на твою и на мою долю хватит! Москва – город большой. А если еще население пригородов посчитать…

– Блестящая перспектива, – вяло кивнул головой Викентий. Все-таки он устал. Да и духота вкупе с пивом сделали свое дело. Викентий подумал, что лучшее времяпрепровождение сейчас – на балконе, в старом продавленном кресле, перед монитором такого старенького компьютера, что на нем только в тетрис можно играть. Зато так Викентию лучше всего отдыхается…

Но едва за Гремлином захлопнулась дверь, Викентий вместо вялости и расслабленности внезапно ощутил приступ странного, колючего страха. Такой страх бывает в детстве: когда боишься спать в темноте, боишься пауков с длинными тонкими ножками и хуже смерти боишься парикмахеров и стоматологов… Холодный пот тонкой струйкой зазмеился по позвоночнику, несмотря на духоту комнат, а сердце принялось стучать с такой скоростью, что стоило принять анаприлин. Пару таблеток.

Чтобы прогнать глупый и недостойный взрослого мужчины страх, Викентий прошел в комнату, служившую ему спальней. Включил телевизор (шла очередная реклама средств женской интимной гигиены), плюхнулся на тахту. И тут заметил на тумбочке потертую кожаную барсетку Степана, с которой тот не расставался даже тогда, когда шел в сортир.