– У тебя есть два дня, но ты должна быть здесь к полуночи среды, иначе можешь вообще не утруждать себя возвращением. – Он взглянул на нее так, словно хлебнул уксуса: – А ты не считаешь нужным поблагодарить меня? Не многие работодатели так снисходительны, как я.

– Спасибо, мистер Коллинз, – тихо произнесла она, прежде чем вернуться по холодному коридору и подняться по лестнице в свою спальню, где рухнула на кровать лицом в подушку, чтобы приглушить плач. Именно тогда Белла почувствовала первый спазм и, проведя пальцами по ноге, увидела небольшой след крови.

– Кингстон, конечная! – объявил водитель, выключив двигатель и глядя в хвост автобуса, где сидела Белла.

Она встала и посмотрела в окно. Дальше по переулку, ярдах в двадцати, находилась калитка, за которой тянулась тропинка к ее любимому дому. Белла поблагодарила водителя, вышла в запорошенный снегом переулок и на дрожащих ногах направилась к калитке. Подняв щеколду, она открыла ее и зашаркала по заснеженной тропинке к передней двери темного, холодного коттеджа.

Белла вставила ключ в замок и повернула, так живо представив мать, встречающую ее в дверях, с полевыми цветами в руках, что ей показалось, будто она прошла мимо нее, переступив порог. Она осторожно закрыла за собой дверь.

– Альфи! – позвала Белла. Дыхание перехватило, сердце колотилось от страха.

Ответа не последовало, и в этот момент ее накрыла новая волна боли. Ноги подкосились от горя, когда Белла не услышала голоса сына. Она подвела своего мальчика, сильно опоздав, и он потерял надежду, что мать появится. Он вылез из укрытия, и его увел Уилфред Хилтон. Теперь она никогда не сможет найти сына.

– Альфи! – снова крикнула Белла. По лицу текли слезы. В их семейном гнезде, обычно наполненном теплом и счастьем, царила мертвая тишина, пока Белла печально осматривала помещение в поисках каких-либо признаков жизни.

Когда боли снова усилились, она закуталась в одеяло, которое мать оставила возле очага, и свернулась в комочек, впившись ногтями в руку и стиснув зубы. Пока Белла лежала на холодном каменном полу, боль стала настолько острой, что она даже не могла встать. Беременность длилась месяца три, но схватки были такими же сильными, как при рождении Альфи – в этой же самой комнате. Только тогда мать держала ее за руку, горел камин, на подоконниках стояли цветы, под головой была подушка. Сейчас Белла лежала в одиночестве и плакала. Боли стали невыносимыми, и тут она почувствовала, как между ног хлынул поток крови, залив одеяло.

Мгновение Белла лежала неподвижно, чувствуя облегчение оттого, что худшее наконец-то позади, ее учащенное дыхание стало успокаиваться. От долгого лежания в луже крови, показавшимся ей вечностью, Белла замерзла и заставила себя встать. Ослабев от перенесенных мучений, она медленно отнесла окровавленные одеяла в ведро у задней двери.

– Мама? – Голос был тихим, но определенно принадлежал Альфи.

Белла резко развернулась, впившись взглядом в деревянные ступени перед собой. Чувствуя, что в любой момент может потерять сознание, она заставила себя подняться по лестнице до площадки, где наклонилась и попыталась сдвинуть крышку тайника. Та была заперта.

Белла перевела дыхание и крепко закусила губу, чтобы не упасть в обморок. Ее мальчик все еще находился там, она боялась представить, в каком он состоянии. Белла постучала по крышке кулаком:

– Альфи, дорогой, ты там? – спросила она, стараясь не поддаваться панике. – Дорогой, это мама. Пожалуйста, открой, ты меня пугаешь. Я одна, тут больше никого нет! Прошу, открой!