– Я не буду объяснять их вам, Никита, – помолчав, сказала Вера. – Дело уж давнее, прошлое. И князя уже нет на этом свете. Скажу лишь, что у меня попросту не оказалось иного выхода.

– Вера Николаевна, но… Вы хотите сказать… – он умолк, набираясь наглости. – Вы служили гувернанткой в его доме. Неужели Тоневицкий осмелился?.. Ваша репутация… Вышло так, что он обязан оказался на вас… Именно поэтому ваши братья ничего не знают?! Даже Мишка?!

– Никита, у вас нет никакого права разговаривать так со мной, – ровно, без гнева перебила она, и Закатов опомнился.

Тяжело дыша, он пробормотал:

– Простите…

Вера грустно улыбнулась. Уже мягче продолжила:

– Тем более что дело сделано. И я даже успела овдоветь. Однако на мне по-прежнему мои дети…

– Вернее, дети Тоневицкого! – снова не удержался Никита. – Он очень удачно перепоручил их вам, умирая! А вы между тем всего на восемь лет взрослее своего старшего пасынка! Со стороны вашего супруга было бесчеловечно так обойтись с вами! Да ещё запретить вам новый брак до тех пор, пока дети не устроят свои судьбы!

– Никита, уймитесь. Никто мне ничего не запрещал. Князь, умирая, попросил меня об этом… И да, я дала слово. Потому что всё равно не могла бы поступить иначе. Вы, разумеется, можете думать обо мне любые гадости…

– Вера!

– …но я согласилась на этот брак только ради детей. Только ради них… Если бы вы знали!

– Вера Николаевна, я просто скотина, простите меня, – грустно сказал Закатов. – Никогда в жизни я не смог бы подумать о вас гадости.

– Думаете, и ещё как. «Блестящая партия»! «Князь обязан был жениться»! Никита, Никита, вы ведь знаете меня с детства! – горестно упрекнула Вера. – Неужто вы в самом деле могли подумать, что мне нужны титул, деньги, все эти побрякушки… Ну что же вы за невозможный человек! Впрочем, не мне вас укорять. Столько сделано ошибок, столько глупостей… И ничего уж не вернуть. Да и вы давно женаты. Так что, пожалуй, придётся нам с вами обо всём забыть и тихо радоваться чужому счастью. Я уже смирилась, Никита. Теперь очередь за вами.

– А я не смирюсь никогда, – упрямо сказал Закатов, комкая в руке фуражку и не в силах посмотреть в блестящие от слёз глаза напротив. – Это невозможно, Вера Николаевна. Когда по собственной глупости теряешь самое дорогое, самое святое, что было в жизни… Когда всё могло бы быть иначе, не будь я таким ослом… Таким трусом… И что ж… Теперь я наказан по заслугам.

– Не гневите Бога, Никита. – Вера вытерла слёзы, улыбнулась. – Вы теперь семейный человек. Я видела вашу супругу. Она очень хороша собой. И если вы женились на ней, стало быть, у неё имеются и другие достоинства. Никита, милый, никогда не знаешь, как повернётся жизнь! Мне почему-то кажется, что вы ещё будете счастливы. Иначе… Иначе было бы слишком несправедливо.

– Вы верите в справедливость, Вера Николаевна?

– Да ведь больше ничего не остаётся. – Вера сорвала рябиновую гроздь, растёрла в пальцах несколько ягод, поднесла к губам. – Как всё-таки горчит… Идёмте к церкви, Никита Владимирович. Нас, кажется, уже хватились.

Никита молча предложил ей руку. Вера оперлась на его локоть, и вместе они пошли к церковной ограде. Закатов больше не смотрел на Веру, и только в висках бились слова, которыми она случайно обмолвилась: «Никита, милый… милый…»

– Куда вы теперь, Вера Николаевна? – спросил он, когда они вышли к гостям, уже рассаживающимся по экипажам.

– В свои Бобовины. – Вера уже была спокойна, безмятежна. – Остались кое-какие осенние хлопоты, надобно закончить. Зиму, видимо, придётся провести в Москве, девочек пора вывозить.