И, уж конечно, не обошлось бы и без интриг Версаля. Французы и без того финансово помогали всем нашим врагам: подкидывали золотишко и туркам, и полякам, и шведам.

Дикая выходка Левицкого грозила обернуться такими неприятностями, что я лично задушил бы гада вот этими руками, которые сжимали сейчас рукоять шпаги.

Капитан Круглов был знаком мне еще по Крымскому походу, потому я мог сразу переходить к делу, без лишней траты времени на представление.

Отреагировал он, как и положено настоящему вояке, четко и собранно.

Минуты не прошло, как мы уже катили на трех санях, в которых разместились, кроме меня, капитана и канцеляриста, еще десять солдат из роты Круглова.

Жила распутная деваха Чарыкова на втором этаже кабака, расположенного неподалеку от портовой гавани. Ставни и двери заведения были прикрыты. Посторонних сюда не пускали. Основная публика – завсегдатаи: матросы торговых кораблей, грузчики, всякая ободранная шваль, от которой за версту несло уголовщиной.

Солдатские патрули и полицейские обходили это место стороной.

Мы предусмотрительно остановились в квартале от него.

Пожалуй, десяти гвардейцев может и не хватить, если публика из кабака вздумает вступиться за Левицкого. Надеяться на благоразумие пьяного отребья и моряков – больших любителей подраться – не имело смысла. В алкогольном угаре они были готовы на любые «подвиги».

– Что же ты сразу не сказал, в какой вертеп ехать придется? Я бы больше фузилеров с собой взял, – накинулся Круглов на канцеляриста.

– Дык это… Не сообразил поначалу, а потом поздно было, – повинился тот.

– У-у-у! Голова садовая, два уха, – разозлился капитан.

Я попросил его утихнуть.

Оставалось еще узнать, тут ли Левицкий, иначе мы вообще зря сюда прикатили.

Эта проблема разрешилась просто.

Канцеляриста уже ждали. Откуда-то из подворотни вынырнула темная согбенная фигура и, крадучись по-кошачьи, подошла к нему. Это была женщина лет пятидесяти на вид, хотя, как я выяснил позже, информаторша едва разменяла третий десяток.

Землистого цвета кожа, морщинистое лицо, нос с красными прожилками, развязность в поведении выдавали в ней пьянчужку и почти гарантированно – особу легкого поведения, хотя до какого же нетерпежа нужно дойти, чтобы польститься на такую «красотку».

Разбитная бабенка, шамкая беззубым ртом, сообщила, что Левицкий по-прежнему обитает у Чарыкиной и никуда не уходил.

– Вот те хрест, – побожилась она, не забыв перед этим окинуть нас липким оценивающим взором.

Я поежился. Прелести этой Афродиты убивали любое желание наповал.

– Пьяный? – логично предположил Круглов.

– Трезв аки стеклышко. Не пьет он, кажного шороху боится, – пояснила женщина.

Капитан вздохнул.

– Можно его выманить наружу? – без особой надежды в голосе поинтересовался канцелярист.

Бабенка хрипло засмеялась:

– Да его калачом никаким оттудова не выманишь. Все сидит, мается. Ждет чаво-то.

Мы переглянулись. Не исключено, что Левицкий ждал людей из шведского посольства, которые по всем шпионским правилам должны были обеспечить ему прикрытие.

– Другие выходы из кабака имеются? – спросил я.

– А как же ж? Да не один, – ответила женщина.

– Может, через второй выход и ворвемся? – предложил я.

– Ты, мил человек, думаешь, тебя туды пустют? – засмеялась она. – Закрыто все на засовы да запоры чижолые.

– Ты же там своя. Впусти нас через другую дверь.

– Мил человек, меня же на куски порвут, ножами по живому телу порежут, жилы вынут. Я хоть гулящая баба, но понимание имею. Хде и куда вый ти можно – обскажу, а с остальным сами разбирайтесь. Мне моя душа-полушка дорога.