– Спасибо вам. Вы очень нам помогли.

Швейцар поклонился, и Морис быстро сунул ему в руки купюру.

– Что это нам дает? – спросил он, когда они сели в машину.

– Пока ничего, – отозвалась Мирослава.

– Мы будем искать эту девушку?

– Ищи ветра в поле…

– Вы прямо как Шура, – упрекнул он.

– Конечно, найти эту девушку было бы неплохо. Но она может быть случайной знакомой Шиловского для, как выражаются его друзья, одноразового пересыпа.

– Куда же она делась после смерти Шиловского?

– Она могла деться и до нее.

Морис бросил на нее вопросительный взгляд, и она ответила:

– Они могли провести в каком-то месте час или полтора, а потом он ее отвез домой или, что больше похоже на Шиловского, высадил возле метро или автобусной остановки.

– Он мог быть такой свиньей?

– Ты меня извини, конечно, но, несмотря на то что о мертвых плохо говорить не в традициях русского народа, однако, судя по всему, при жизни Константин Шиловский был стопроцентным свином.

– Значит, найти девушку будет трудно, – констатировал Морис.

– Нелегко, – подтвердила Мирослава.

Вечером, сидя на крыльце, она думала о том, что следует посетить и случайную знакомую Константина Шиловского, адрес которой ей удалось выбить из Филиппа Митяева.

Итак, она звалась Варварой Пушкарской. И вполне могла после расставания с Шиловским наблюдать за ним и заметить счастливую соперницу. «Или все-таки несчастную?» – подумала Мирослава и запустила пальцы в густую шерсть Дона, примостившегося рядом с хозяйкой.

– Если бы ты знал, как я люблю тебя! – произнесла она вслух.

И тотчас рядом раздался голос Мориса:

– Надо же, а я и не догадывался об этом.

Мирослава рассмеялась. Морис стоял в дверях с тарелкой вымытой тепличной клубники. Он шагнул на крыльцо и уселся рядом. Дон повернулся к нему и одарил снисходительным взглядом прищуренных янтарных глаз.

– Знаю, знаю, что ты мой счастливый соперник, – отозвался Морис и ласково почесал кота за ухом, тот тихо замурлыкал.

– О чем задумались? – спросил Морис, ставя тарелку с клубникой на колени Мирославы.

– Планирую, что сделать завтра.

– И?

– Поеду-ка я к Варваре Пушкарской, посмотрю на нее, может, узнаю что-то полезное.

– А Пегова, Сайкова и Бердникова?

– И до них очередь дойдет.

Проснувшись утром, Мирослава подумала о том, что скоро зацветет липа и утопит в медовом аромате все окрестности. «Как хорошо!» – Она сладко потянулась, потом соскочила с постели, приняла душ и спустилась вниз.

Морис решил подать на завтрак овсяную кашу с курагой и изюмом.

– «Овсянка, сэр»? – произнесла она полуутвердительным, полувопросительным тоном.

Морис улыбнулся и расположился за столом напротив нее. Мирослава знала, что Морис считает овсянку одним из самых полезных продуктов, но сама она не испытывала к ней особой любви.

– Можно подумать, что я англичанка, – пробормотала она, зачерпывая первую ложку.

– Ну, во‐первых, не англичанка, а шотландка, – поправил он.

– Еще лучше!

– А чем вам не нравятся шотландцы? Я часто вижу у вас на столе томик Роберта Бёрнса.

– Поэзия и кухня – это разные вещи.

– Не скажите, – не согласился Морис. – И, между прочим, по словам Плиния Старшего, еще древние германцы готовили кашу из овса.

– Германцев вспомнил, – пробормотала она.

– А древние славяне считали, что овес исцеляет от всех болезней, а овсяный кисель на Руси был священным блюдом.

– Ладно, поняла, а что там во‐вторых? – спросила Мирослава.

– Да то же, что и во‐первых, – пожал он плечами. – Просто люди почему-то ошибочно считают, что овсянку по утрам едят англичане. А это совершенно не так. Овсянка – национальное блюдо шотландцев.