– Теперь да.

Берти замерла и впервые взглянула в лицо Сабине. И неловко поежилась:

– Простите! Не знаю, как меня угораздило сказануть такое!

– Дом и вправду большой, – сказала Сабина, набирая код сигнализации. Девушка, убиравшая двор, поставила в вазы поздние анютины глазки.

В пустой прихожей голоса отдавались гулким эхом. Феттерсы рассыпались в комплиментах, расхваливая все, на что падал взгляд: форму лестницы, маленький столик при входе, желтые орхидеи на столе.

– В жизни не видела ничего подобного! – воскликнула миссис Фоттерс. – Даже близко!

Они рыскали по дому с жадностью, словно изголодавшись. Казалось, женщины с трудом удерживаются, чтобы не начать заглядывать в шкафы.

– Это что, ванная для гостей? – спросила Берти, тыча в закрытую дверь, и тут же закричала: – Ой, мама, ты только погляди на это зеркало в ванной!

Они хватали фигурные куски мыла в форме раковин и нюхали их. Прошлись по гостевым комнатам, осмотрели кабинет, мастерскую Сабины. Отметили, какая необычная у Сабины работа и как хорошо у нее вышли крохотные деревца. Погладили Кроля, уши у которого спросонья торчали в разные стороны, как крылья самолета. Прошли по ковровой дорожке в спальню Сабины, не дав ей даже прикинуть, хочет ли она их туда пускать. И именно в спальне миссис Феттерс нашла то, что искала, то, что и надеялась увидеть в доме сына.

– Ох, вы только гляньте! – Она опустилась на краешек кровати со свадебной фотографией Парсифаля и Сабины в руках и прошептала: – Вы только гляньте, каким красавцем он вымахал!

Берти подошла и села возле матери.

– Здесь он вылитая Китти, только в костюме, и волосы короткие! – сказала она.

– Маленькими они были так похожи, что не отличишь. Кто не знал, вечно спрашивали, не близнецы ли они. – Миссис Феттерс коснулась пальцем лица сына на фотографии. – А вот еще. – Она взяла в руки другую фотографию. На ней Парсифаль и Сабина были в сценических костюмах, и Сабине стало неловко – несмотря на обилие камушков и блесток, она выглядела здесь не слишком-то одетой. – Вы очень хорошо получаетесь на фото, – сказала миссис Феттерс. – А это что, ваши родители? – Это касалось уже следующей фотографии.

Сабина кивнула.

– Так я и подумала. Они живы?

– Живут в пяти милях отсюда, – ответила Сабина.

– И вы с ними видитесь?

Неужели миссис Феттерс и впрямь подозревала, будто Сабина тоже могла порвать связи с родителями – живущими в пяти милях от нее?

– Вижусь постоянно, – сказала Сабина.

– О, это хорошо. – Женщина печально улыбнулась. – Очень хорошо. Они наверняка вами ужасно гордятся. А это кто?

Парсифаль и Фан на пляже в обнимку – румяные, загорелые, смеются.

– Это Фан.

– Тот мужчина, что на кладбище?

– Точно.

– И это тоже Фан?

На черно-белом снимке Фан был за работой. Эта фотография была крупнее остальных – чудесный портрет, снятый Сабиной и подаренный ею Парсифалю ко дню рождения вставленным в серебряную рамку. Фан пишет что-то в планшете, волосы падают ему на лицо. Бумага покрыта цифрами, значками-иероглифами, понять которые мог только он.

– А это семья Фана? – Миссис Феттерс указала на вьетнамский портрет. Сабина кивнула, ожидая неизбежного следующего вопроса: почему родные друга стоят в изголовье кровати? Но Феттерсы были слишком поглощены изучением фотографий.

– Если у вас есть еще снимки Гая, то мне, разумеется, очень хотелось бы их когда-нибудь увидеть, – сказала миссис Феттерс.

– Фотографий еще много.

Они вышли из спальни. Экскурсия была окончена.

– Здесь просто чудесно, – сообщила миссис Феттерс. – Безупречный дом. Давно вы тут живете?