Точно, вспомнил, мы тогда были с ним не в ладах. Из-за чего-то не сошлись во взглядах и поцапались, горячие финские парни. Ха! Надо срочно исправлять.

Думал, не вспомню старое здание, но Сан Саныч уверенно вёл меня в наш кабинет, а по пути всё вспомнилось само. Раньше все опера сидели в другом, просторном кабинете, но там устроили вечный ремонт, и убойное отделение раскидали по всем имевшимся закуткам.

Помню, долго мы очищали этот кабинет от стопок старых дел, некоторые из которых были заведены аж в двадцатых годах. Потом расставили столы и попытались обжиться во временном убежище, прекрасно зная, что нет ничего более постоянного, чем временное.

Дружинина тоже притащили сюда. Не в обезьянник и не в подвал ИВС, а прямо в кабинет, чтобы колоть, пока тёпленький. Приковали наручниками к чугунной батарее, уже отполированной браслетами его предшественников.

Он немного протрезвел, пока вели, и до бывшего и будущего зэка уже дошло, что его взяли с волыной, когда он готовился пострелять в ментов, пока те искали его по подозрению в убийстве, и положение его – не просто не очень хорошее, оно крайне хреновое.

Задержанный крутил головой, но Якут спокойно и молча сидел за столом, записывая всё на бумагу.

– О, Сан Саныч пришёл нам помогать, – пробасил Устинов, пожимая мне ладонь своей ручищей, а потом сел перед псом. – Дай лапу. Молодец!

Из-за пышных усов Устинова иногда в шутку называли капитан Врунгель, милицейское звание у него тоже было "капитан", но чаще звали по имени-отчеству, Василий Иваныч. И это подходило ему больше, ведь он сам просто ходячий анекдот. Если видишь, что он куда-то пошёл, то явно для того, чтобы устроить какую-то пакость. Веселую подлянку. Сто пудов это он фингал Шухову нарисовал на стенде.

В отличие от всегда серьёзного Якута, Устинов был шутником и балагуром, часто подкалывал коллег, и Шухова в особенности, по всякой мелочи, но иногда придумывал и серьёзные планы.

По возрасту ему давно пора было на пенсию, но он ещё работал. Выпивал, правда, Василий Иванович как не в себя, но его ценили, потому что он настоящий профи. И даже мне, после того как я отработал в органах всю сознательную жизнь, будет теперь чему у него поучиться.

Он наблюдательный, у него хорошее воображение, которое помогает в работе. Со стороны кажется, будто он работает на «отвалите», но своё дело он знал лучше многих.

Полная противоположность Якуту, и они препирались по каждому поводу. А ещё были закадычными друзьями.

– Ты когда спал в последний раз, Пашка? – спросил Устинов у меня. – Якут тебя совсем заморил. Ну чё, Сан Саныч, – он потрепал собаку за ухом. – Как твоя жизнь собачья?

– Начальник, слушай, – прогнусавил задержанный Дружинин. – Ты это, или адвоката мне вызывай, или…

Бац! Молчавший до этого Якут хлопнул ладонью по столу. Вышло неожиданно, поэтому Дружинин вздрогнул.

– Вспомнил, – объявил Якут, – как актёра того звали, в «Спруте». Микеле Плачидо. Ты кроссворд тогда гадал, Васька, спрашивал.

Сказав это, Якут продолжил писать как ни в чём не бывало. Задержанный с испугом посмотрел на него, потом на нас просящим взглядом, думая, что капитан Филиппов свихнулся. Но у Якута свои хитрые методы.

– Держи, Пашка, – Устинов протянул мне руку. – Сёдня обещал отдать.

В ладонь мне легли три потёртые купюры и горсть монет. Я присмотрелся. Давно таких не видел. Одна совсем истрёпанная, в 10 000 рублей, почти не отличающаяся от десяти рублей, которые будут ходить потом, а вот эти, старые, по тысяче рублей я вообще забыл. Зато помнил монетки, жёлтые пятидесятирублёвки и несколько крупных монет по сто рублей.