Время от времени он ловил на себе взгляд тетки Октавии, полный жалости, смешанной с ужасом.

– Дьяволу не так трудно найти путь к нашим сердцам, помни об этом, Мемфис Джон.

Мемфис всегда считал, что его тетя одержима мыслями о происках дьявола. Но что, если она была права? Что, если с ним что-нибудь не так, что, если нечто темное и ужасное просто затаилось, поджидая, чтобы нанести удар? Мысли об этом были такими же, как его сон, – беспокойными и совершенно неразборчивыми.

Происшествие с Джо взбудоражило Мемфиса, и поскольку его дела на сегодня были закончены, он вскочил в двухэтажный автобус компании «Файв-авеню Коуч», направлявшийся к центру, и сошел на 155-й улице. Пройдя несколько кварталов на север, он свернул к реке и направился к старинному африканскому кладбищу на отвесном берегу, последнему пристанищу освобожденных рабов и чернокожих солдат. Там, в покое и тиши, среди своих далеких предков, Мемфис мог спокойно сидеть и писать стихи. В маленьком дупле старого кряжистого дуба он нащупал тайник с керосиновой лампой и зажег ее спичками, которые стащил из клуба «Е-мэн». От маленького огонька исходил спокойный, уютный свет. Мемфис уселся на прохладную землю и раскрыл дневник. Теперь сочинение стихов заменило ему целительство; кроме того, он не чувствовал себя таким одиноким. Иногда это работало, а иногда нет. Он не прекращал попыток. Склонив голову над дневником, освещенным лампой, он преследовал слова и рифмы, словно пытаясь поймать кометы за ускользающий хвост. Вокруг него Гарлем оживал, творили писатели, музыканты, поэты и мыслители. Они меняли мир, делали его прекраснее. Мемфис хотел стать участником этих перемен.

Из задумчивости его вывело неприятное карканье. Черный ворон примостился на надгробном камне неподалеку. Мама когда-то говорила, что вороны – предвестники смерти, живые предупреждения. Конечно, теперь это звучало глупо – какие-то старые афро-американские суеверия. Птица – всего лишь птица. Тут Мемфис вспомнил о том, что в его странном сне тоже появлялись вороны, но мысль ускользнула. Час был поздний, и глаза Мемфиса горели от усталости. Сегодня больше никакой поэзии. Он задул лампу, убрал пожитки в рюкзак и пошел по пустынной улице, на которой кое-где одиноко светили газовые фонари. Полная луна обливала холодным золотом холм с пустым старым домом на вершине: особняком Ноулсов. В отдалении жались домишки поменьше. В особняке никто не жил с тех самых пор, как Мемфис себя помнил. Он вызывал у него неприятные ощущения, и Мемфис старался держаться от него подальше, не ленясь переходить на другую сторону улицы.

Холодный свет заливал заколоченные окна и давно не стриженый, заброшенный газон, слегка касаясь мраморных крыльев поверженной статуи ангела, и мертвые деревья на ветру казались живыми. Мемфис покосился на особняк и встал как вкопанный. Краем глаза он заметил какое-то движение. Что-то в доме изменилось, но он не мог понять, что именно.

Надоедливый ворон пролетел совсем близко, заставив Мемфиса вздрогнуть от неожиданности, и он поспешил своей дорогой. Вновь оказавшись на оживленных улицах Гарлема, Мемфис посмеялся над своей неожиданной трусостью. Среди ярких неоновых огней, шумных джазовых клубов и снующих мимо компаний нарядных горожан, Мемфис чувствовал себя как рыба в воде. По улице плелся слепой Билл Джонсон, постукивая тростью по мостовой. Мемфису почему-то не хотелось разговаривать со стариком, поэтому он нырнул в переулок и поспешил прочь. Было приятно бежать вот так, в теплой сентябрьской ночи. Дневник со стихами, любимые книги, карманы, полные денег, – у него все при себе, так о чем волноваться? Пора прекращать заниматься самоедством и начать наслаждаться жизнью. Оставив все плохие мысли позади, Мемфис направился в Гарлем. Проходя мимо Шугар-Хилла, он стал заглядывать в окна, залитые теплым янтарным светом, надеясь, что когда-нибудь станет жить такой же жизнью, и с этими мыслями пошел домой.