Листва шелестела лишь в задней части невозможного сооружения, где кроны деревьев образовали висящее в воздухе зеленое кубло. Меж листьев там шныряли какие-то зверьки, молчаливые и быстрые, точно мыши.

Разглядывая весь этот движущийся дендрарий, Тамара вдруг остро поняла, что с нею случилось нечто страшное. До того она как-то не задумывалась об этом, полагая, что в Можайске они с Мырей попросту попали под ментоудар Коща, сильного чаровника, за которым, собственно, и шла охота, а странноватая действительность вокруг — всего лишь последствия этого ментоудара, искаженное восприятие реальности.

Теперь же, с появлением движущегося живого бурелома, стало ясно — произошла беда. Москва, управление, Чеканин, Джимморрисон, Карпухин, дом, мама, отец, брат — все это отодвинулось, стало очень далеким, ненастоящим, словно с момента начала операции на торжище прошла не пара часов, а много-много лет. Настоящим же было это вот ползущее мимо уродливое чудовище. Еще настоящими были лес за спиной, просека и пузырь с парусом в небе. Настоящими — и пугающими, потому что Тамара осознала: это не привычная действительность. Они с домовым находятся в каком-то другом мире, чужом и непонятном.

Похоже, Мыря думал о том же. Закатив глаза, он встал на колени и принялся щупать сросшийся древесный ком, проверяя его на наличие чар. Тамара, закусив губу, внимательно следила за своим спутником, и когда домовой выдохнул, раскрыв помутневшие глаза, нетерпеливо спросила:

— Ну, что там? Что?

— Худо, девка… — прохрипел Мыря. — Так худо, что и сказать тяжко. Небывальщина эта — вся на чарах. Могуч был тот, кто сотворил такое. И ветер в небе, и пузырь, и парус, а попервее них — сами деревья, что растут лежа да дружка сквозь дружку. И еще кровь…

— Кровь? — вздрогнула Тамара.

— Кровь, — подтвердил домовой. — Много крови пролилось в древесных недрах этой тележины. Убивали там личеней и незнатей, оружием убивали и чарами, а то и голыми руками.

— И они, те, кто убивал… там сидят? — со страхом глядя на удаляющееся зловещее сооружение, тихо проговорила девушка.

— Нет, только мертвяков чую. А мы с тобой — давай-ка догоним эту кибитку. Мыслю я — пехом не выбраться из здешней пущи.

— Ты хочешь сказать… — начала Тамара, но Мыря перебил ее:

— Идти можешь?

Потрогав ноющее колено, девушка кивнула.

— Тогда давай, ходу!

Выбравшись из зарослей, они побежали по просеке за гигантской «кибиткой». Догнать ее оказалось не сложно — сооружение двигалось со скоростью спокойно идущего человека.

— Лестницу видишь? — крикнул Мыря, семеня сбоку от Тамары — у домового слетали с ног большеразмерные валенки.

— К-какую? Где? — запыхавшись, спросила она, всматриваясь в приближающийся колтун из стволов и ветвей. Спросила — и тут же увидела свисающую до земли веревочную лесенку, волочащуюся по траве.

— Хватайся и залазь! — распорядился Мыря.

— Как?! — завопила в ответ Тамара, до смерти напуганная даже не фактом того, что ей предстоит лезть на такую верхотуру по кажущимся такими непрочными веревочным ступеням, а тем — куда нужно лезть.

— Давай, девка, давай! — не слушая ее, надсаживался домовой. — Не влезем — к ночи на ентой прогалине взвоем, помяни мое слово!

«Черт бородатый!» — разозлилась Тамара и, добежав, вцепилась во влажную, осклизлую веревку. Наступив сапожком на самую нижнюю ступеньку, она повисла в воздухе, раскачиваясь, как маятник.

— Да лезь же ты! — рявкнул за спиной Мыря.

И Тамара полезла. Ветер, крепчавший с каждым метром подъема, бил ее о выпирающие стволы, сор и труха летели в глаза, забиваясь под очки, веревка резала руки, подошвы соскальзывали. Тем не менее она поднималась все выше и выше, стараясь удерживать себя от желания посмотреть вниз — много ли уже пройдено?