– День добрый, в эфире снова ваш любимый ЛетавЕц и сегодня я вам расскажу одну очень странную, но, тем не менее, правдивую до последнего слова историю...

Голос негромкий, но проникал будто в самое сердце. Новая радиостанция? Да нет, вроде та же что и обычно. Незнакомый ведущий? Скорее всего. Нина почти уверена, что слышит этот голос в первый раз, еще и имя такое необычное: ЛетавЕц – она бы запомнила. Эта радиостанция крутится тут на работе с утра до вечера. Голоса ведущих, все их шутки, прибаутки, конкурсы, хочешь не хочешь, а въедаются в память намертво, так же, как и все новомодные песенки надолго застревают в голове и звучат там без твоего согласия в самый неподходящий момент.

– В ночь, перед Радоницей Василёв брат, пьяница каких свет не видывал, после гулянки на кладбище пошел. Чего его туда понесло, никто объяснить не мог, сам он говорит, что к деду ходил, к тому, который недавно умер. А на кладбище видит ворон большущий на кресте – весь седой, клюв белый, а глаза человеческие. Смотрят эти глаза ему в лицо, в самую душу заглядывают, все нутро его грешное насквозь видят. Волосы на голове мужика от страха зашевелились и дыбом встали, бежать хочет, а ноги будто к земле приросли. Вдруг каркнул ворон ему прямо в лицо и, взлетая, так задел крылом, что тот, не удержавшись, упал в свежевырытую яму, приготовленную для завтрашних похорон. Как выскочил оттуда, как домой бежал – ничего не помнит.

Нину, от этого странного рассказа, пробрал озноб.

– Знаете, что это за ворон? Это же Крыжатник самый, что ни на есть.Крыжатником, от слова "крыж", то есть "крест", на кладбище становится покойник, чей надмогильный крест или сама могила, по каким-то причинам, были повреждены до совершения сорокадневных поминок.

Но к людям Крыжатник не враждебен, кроме вандалов, которые приходят на кладбище за всякими непотребствами. А еще он на дух не переносит пьяных…

Нина сидела, боясь пошевелиться, глаза ее округлялись, по телу побежали мурашки. Что это еще за кладбищенская хрень с утра по раньше?

Из оцепенения ее вывел скрип открывающейся двери. В кабинет заглянула старательно и высоко начесанная голова Елены Ивановны:

– Лисицына, зайди к Трофимову.

В животе неприятно заныло от тревожного предчувствия. Начальника Нина не любила и побаивалась. Хорошие новости от него прилетали редко. В основном ее ждал или новый неприятный запрос от вышестоящих, или выволочка за неправильно оформленный старый. Но делать нечего, придется идти.

Трофимов Сергей Иванович был красноморд, рыж и довольно упитан. Нина каждый раз представляла, как она заходит в кабинет, вальяжно плюхается в кресло, закидывает ногу на ногу и по-хамски интересуется: чё? Это помогало справиться с волнением. В реальности она присаживалась на краешек стула, теребила край кофточки и ждала, пока он закончит орать в телефонную трубку, обратив на нее свой начальничий взор.

Вот и сейчас Нина заглянула в кабинет, увидела, как он прижимает трубку щекой к плечу и что-то строчит в ежедневник. Трофимов поднял на нее взгляд и сделал знак садиться.

– Да, Евгений Сергеевич, да конечно. Да сами съездим и проверим. Конечно, не может такого быть... Намудрили, видимо, что-то переписчики…

Нина сидела и покорно ждала, разглядывая потрепанную мебель и картину, висящую на стене позади кресла начальника. На ней был изображен зубр на входе (или на выходе?) на фоне леса. Взгляд зубра выражал печаль, Нина тоже вздохнула.

– Конечно, Евгений Сергеевич, понабирают студентов, а те, может, и не ездили никуда, написали ереси из головы, везде бардак!