– Вы сговорились, да? Может, заодно напомнишь о том, что я не совсем…

– Он имеет в виду, что в каком-то смысле этих слов ты тоже богиня, – пришел брату на помощь Деон. – И команда у нас подобралась что надо. Ах, Фелот. – Он поднял глаза к чистому голубому небу. – Помню те дни, когда гулял по его улицам, веселился на праздниках, приходя на площадь возле дворца патриция, пил вино из храма жриц Великой Богини и любил самых красивых…

Ливиан театрально покашлял.

– Не заходи в своих фантазиях слишком далеко, братец. Я бывал на пирах в честь полной луны, но не припомню, чтобы ты принимал участие в тамошних оргиях. Чаще всего сидел в стороне с кубком и наблюдал за весельем со стороны, тоскуя по утраченной любви.

– О, ну надо же, – в тон ему ответил бог-следопыт. – И как ты успевал смотреть по сторонам при учете того, что пара-тройка жриц доставляла тебе удовольствие одновременно?

– Я переживал за тебя, только и всего. Хотел, чтобы ты перестал терзаться грустными мыслями и хотя бы разок оторвался на полную катушку. Черт, да иногда я сам чуть ли не силком тащил тебя с собой. А ты соглашался, но лишь потому, что хотел до полусмерти упиться вином и заткнуть проклятый голос. Ты всегда был странным парнем, Деон. Женщины бегали за тобой толпами, но ты ничего не замечал. Знаешь, что? Я думаю, что дело не в Царсине. Ты просто хотел пострадать. Страдания возвышают и придают твоему образу благородства.

– Мы всегда говорили на разных языках, Ливиан. И за две тысячи лет ничего не изменилось.

– Вот, снова драма. Твоя любовь к драме – одна из причин того, почему у вас с Царсиной так ничего и не вышло. Женщины – создания понятные и простые, брат. Нужно помнить о главном: они говорят одно, а думают совсем другое. Если женщина говорит о романтике, на самом деле она хочет, чтобы ты вел себя как…

Деон швырнул в корзину нетронутый плод инжира и встал.

– Ну хватит. Мое терпение лопнуло, я не собираюсь это слушать. Поищу единорогов, лунные ягоды или что-нибудь еще. В одиночестве. Оставляю голубков ворковать наедине. На случай, если вы оба хотите романтики.

Мягкие нежно-зеленые лианы, реагируя на изменившееся настроение путника, разошлись, как занавес, и так же тихо опустились за его спиной, скрывая прохладный грот от чужих глаз. Оглядевшись, бог-следопыт сел на траву, а потом лег на спину и замер, изучая гирлянды цветов под «потолком» своего убежища. Черные, красные, розовые, желтые, крапчатые, они обвивались стеблями вокруг стволов древних деревьев. На мясистых темно-зеленых листьях подрагивали капельки влаги, гладкие, как шелк, корни почти слились с корой. Орхидеи, запоздало вспомнил Деон, вот как они называются. Тропические цветы, не способные добывать пропитание самостоятельно, и паразитирующие на других растениях. Очень похоже на богов. Да и на других иных темных созданий. Они не могут существовать сами по себе и вынуждены подпитываться от чужой веры.

Если Великой Тьме было угодно сотворить тебя иным, ты не изменишь свою природу. Тебя сложно убить и невозможно обратить, как обычного темного эльфа. Но ты, как и любой другой, вместе с жизнью получил свободу выбора. Можешь страдать вечно, а можешь найти способ разнообразить свое существование. Ливиан нашел счастье в женщинах. Они были его смыслом на протяжении веков – недаром на великом суде он лишился именно способности их очаровывать. О нем можно сказать много плохого, но разве он виноват в том, что Деон выбрал другой путь? Никто не заставлял его идти на поводу у голоса и изводить себя мыслями об утерянной любви. Вокруг было полно красоток, взять тех же сестер, и при желании он выбрал бы достойную жену. Голос бы все понял. Поворчал бы для виду, но рано или поздно смирился. И тогда у бога-следопыта появилась бы любимая женщина, а, возможно, и дети. И темные эльфы, получившие дар, не страдали бы, разрываясь между желанием впустить в свое сердце что-то теплое и светлое и упреками ревнивой твари, с которой по прихоти богов делят тело.