– Хм… – Велина наморщила лоб. – Как понимаю, я должна пожелать тебе удачи?

– Это было бы кстати.

Она пожала плечами.

– Видеть не могу, как ты изводишься. Сколько вся эта тягомотина продолжается – месяцев пять?

– Три.

– Ну а что, если так ничего и не найдется? Тебе надо подумать о возможности заняться в жизни чем-то другим. Может быть, тем, что лучше вознаграждается? – Она выгнула дугой бровь и на миг надула губки. – Такой молодой и похожий на мужчину малый, как ты, мог бы пойти далеко – в правильной компании. Может быть.

Чувствуя, что краснеет, Катон отвел глаза, повернувшись к очагу. Неприкрытые знаки внимания со стороны Велины смущали его, и ему отчаянно хотелось убраться со двора, пока та не начала расписывать свои планы в отношении его еще подробнее.

Тем временем старик, варивший кашу, снял наконец свой котелок с железной жаровни и поплелся к лестнице. Габиния потянулась к своим горшкам.

– Извини, – произнес, вставая, Катон. – Ты не разрешишь мне пройти первым?

Та молча подняла на него глубоко запавшие, холодные глаза.

– Нынче утром у нас времени в обрез, – пустился в торопливые объяснения Катон. – У нас важная встреча, опаздывать нельзя, надо выйти из дома как можно скорее.

При этом он скорчил умоляющую гримасу и чуть-чуть склонил голову в сторону жены булочника. Худая женщина поджала губы, пряча улыбку, взглянула с почти нескрываемым удовольствием на явно раздраженную Велину и с готовностью сказала:

– Конечно. Раз ты так спешишь, проходи вперед.

– Спасибо, – промолвил Катон с благодарным кивком. Он поставил миски на решетку, добавил в ячмень воды из лохани и стал помешивать варево, дожидаясь готовности.

Велина фыркнула, повернулась и зашагала обратно к пекарне.

– Что, крепко она на тебя глаз положила? – спросил Макрон, выскребая дно своей миски корочкой хлеба.

– Боюсь, что так, – ответил Катон, уже покончивший с едой и сейчас с помощью старой тряпицы натиравший воском свое кожаное снаряжение. Несколько прикрепленных к ремням медальонов, полученных за боевые заслуги, сверкали, как только что отчеканенные монеты. Он уже надел свою плотную воинскую тунику и чешуйчатый панцирь и застегнул на икрах полированные поножи, а теперь, добавив на тряпицу еще воска, усердно добавлял блеска портупее.

– Ну и как, собираешься ты что-нибудь с этим делать? – гнул свое Макрон, изо всех сил стараясь подавить усмешку.

– Ну, точно уж не сейчас. У меня и без того есть о чем беспокоиться. Если мы не уберемся отсюда побыстрее, я с ума сойду!

Макрон покачал головой.

– Ты еще молод. У тебя впереди двадцать, а то и двадцать пять лет службы: времени более чем достаточно. Вот со мной дело обстоит иначе. Пятнадцать лет, это самое большее. Возможно, нынешнее назначение будет для меня единственным шансом поднакопить деньжат перед выходом в отставку.

В голосе его звучала такая озабоченность, что Катон прервал свое занятие и поднял глаза.

– Тогда нам тем более следует попытаться извлечь из нынешней встречи все, что можно. Я долго ее добивался, отираясь возле канцелярии, так что опаздывать нам никак нельзя.

– Ладно. Я тебя понял, парень. Сейчас буду готов.

Чуть позже Катон отступил на шаг и окинул Макрона оценивающим взглядом.

– Как я выгляжу?

Катон снова смерил друга взглядом и поджал губы.

– Сойдет.

– Тогда идем.

Когда два командира, спустившись по лестнице, вышли из доходного дома на улицу, их сверкающие доспехи и яркие красные плащи тут же привлекли к себе внимание. На головах у обоих красовались полированные шлемы с поперечными гребнями из плотного конского волоса. Катон, держа в одной руке трость и положив другую на рукоять меча, подтянулся и выпрямил спину.