– До чего же она миленькая, когда проснется, – бормочу я, слушая гудки.

– ¿Sí?

– Hola, mamá.

– Митч? – с облегчением вздыхает мама. – ¡Corazón mío! – всхлипывает она, и у меня щемит сердце.

Я ненавижу огорчать ее.

– Lo siento, mamá. Perdóname, – выдавливаю я и, не сдержавшись, тоже начинаю плакать, потому что устал и потому что на другом конце линии не кто-нибудь, а моя мама, и она слишком далеко, чтобы я мог обнять ее. Мама научила меня, что плакать – это нормально. «Llorar limpia el alma, – всегда говорила она. – Плач очищает душу». Что бы кто ни говорил, а это не умаляет мужественности мужчин.

– ¡No manches!

– Я серьезно, claro? Извини. Мне очень жаль. – Мой голос звучит хрипло и взволнованно.

– ¡Ya! Знаю, знаю. Но за что ты извиняешься? Это был несчастный случай.

– Я в порядке.

– ¡Mitch Emiliano José Rivera! No me lo creo. Тебя прооперировали. Мне сказали, что у тебя… quemaduras. Ожоги, да? Я должна радоваться, что ты вообще выжил! Как ты можешь быть в порядке?! – возмущается мама. Она кричит так, что мне приходится отвести телефон от уха. Мама перестала плакать и теперь злится. Она невероятно темпераментная.

– Bien, ты права, слышишь? Я не в лучшей форме. Но… – Быстро провожу рукой по волосам и на мгновение закрываю глаза. – Все будет хорошо. Травмы у меня ерундовые.

Правда? Останутся рубцы, но самый глубокий слой ткани не омертвел. Уже хорошо. Буду держаться за эту мысль.

Слышу, как мама глубоко вдыхает и выдыхает:

– Не знаю, смогу ли в это поверить, но у меня нет выбора. Твои сестры и брат тоже очень переживают. Так жаль, что у меня нет возможности приехать к тебе. Камила болеет, и Хуан тоже заразился… Я не могу оставить на них Марию. Ваш отец много работает и…

– Мама, – перебиваю я. – Я знаю. Ничего страшного. Надеюсь, Камила и Хуан не подхватили ничего серьезного?

– Нет. – Я представляю, как мама отмахивается. – Простая простуда, но температура никак не спадает.

– Ясно. Передавай им привет, пусть быстрее выздоравливают.

– Передам. Они тоже передают тебе привет и спрашивают, когда ты навестишь нас.

Этот вопрос вызывает у меня улыбку.

– Мне понадобится еще несколько недель, чтобы прийти в форму и чтобы ожоги зарубцевались. Ты не против, если я приеду на несколько дней после Нового года?

– О! Это было бы чудесно. Твой отец, сестры и Хуан будут очень рады. Но сначала ты должен встать на ноги. Не забывай хорошо питаться.

– Постараюсь взять несколько выходных. Мам, не волнуйся. Все будет хорошо.

Мама что-то неразборчиво бормочет, а потом добавляет:

– Я звонила несколько минут назад, но ты спал. Тебя разбудила твоя коллега? Или мой звонок?

– Ни то ни другое. Я не спал.

– ¿De verdad? Тогда почему та девушка сказала, что ты спишь?

– Эм-м-м… дело в том, что я… – И как мне теперь выкрутиться?

– Митч! Очень надеюсь, ты не наделаешь глупостей и будешь себя прилично вести! – предостерегающе говорит мама. Она слишком хорошо меня знает.

– Очень постараюсь, – отзываюсь с усмешкой.

– Девушка сказала, что вы работаете вместе. Это она, да? Она кажется довольно милой и… С ней все в порядке?

Усмешка сползает с моего лица, под ложечкой неприятно тянет.

– У меня еще не было возможности спросить, но думаю, что да.

Мне не дает покоя вопрос: что делала Сьерра сразу после взрыва? Была у лифтов? Неужели она видела все? Господи боже, неужели она видела меня? Чувствую, как сжимается горло. Надеюсь, что нет, что Сьерра задержалась в отделении неотложки или уже поднялась наверх с Лорой. В противном случае… если она была там, когда мы садились в лифт… Мне бы очень хотелось уберечь ее от этого.