Даже тогда, когда она начала влипать в неприятности, когда я стала находить у нее на подоконнике окурки и маленькие пакетики с непонятными таблетками, спрятанные под подставкой для карандашей на ее столе, я никому не сказала. Иногда это просто меня убивало. Я лежала без сна и прислушивалась к скрипу решетки за окном, приглушенным взрывам смеха и шуму двигателя, уносящегося в ночь. Но я не могла рассказать родителям, я чувствовала, что разрушу этим нечто, что невозможно будет восстановить.

Как будто, пока я храню ее секреты, она в безопасности. Она моя.

Поэтому я говорю:

– Ладно. Да, ладно. Я была там.

– Не могу в это поверить. – Мама делает пол-оборота. – Сначала Дара. Теперь ты. Я просто, на хрен, не могу в это поверить. Простите, – последние слова обращены к копу, которая даже не моргнула.

– Да это не так уж и серьезно, мам. – Как же глупо оправдываться за то, что ты даже не совершал. – Народ постоянно тусуется в «Пивнушке».

– Но это незаконное проникновение, – говорит коп. Она явно в восторге от себя в этот момент.

– Это очень серьезно, Ник. – Мамин голос становится все выше и выше. Когда она злится, кажется, что она не говорит, а свистит. – После того что случилось в марте, все очень серьезно.

Конец ознакомительного фрагмента.