Главное, что кхассеру нравится…Она так сладко стонала…

Как избавиться от этого наваждения? Как?! Если не забивать себе голову делами и чужими проблемами, то свои собственные набрасывались с удвоенной силой.

Но Серхан был прав, нужно отдохнуть, потому что в таком состоянии она не могла контролировать ни свою силу, ни свои решения, и это могло закончится новыми травмами. Люди не виноваты в том, что ее жизнь дала трещину.

— Хорошо, — обреченно сдалась Доминика, стащила через голову фартук с кляксами бурой мази и бросила его на лавку, — если что-то случится, зовите. Я буду у себя.

— Иди уже, — Серхан ободряюще сжал ее плечо, — не расстраивайся, девочка. Все будет хорошо.

Как целитель он не только мог видеть физические повреждения, но и чувствовал, когда душа болела. У Доминики сейчас она была разбита в дребезги. И сила, обычно напитывающая это место спокойствием и живительной силой, теперь шла с перебоями. То гасла, не в силах справиться с простым нарывом, то выходила из-под контроля, норовя исправить то, что в исправлении не нуждалось. Например, срастить кости так, чтобы они становились жесткими словно стальные прутья, или на месте потерянного зуба — сделать два.

Ника вышла из лазарета во двор. Здесь все было как обычно — люди спешили по своим делам, кто-то разгружал продукты, кто-то мел брусчатку, воины тренировались. Они продолжали жить, как и прежде. Для них не изменилось ровным счетом ничего, все те же дела и хлопоты, и только у Доминики все летело кувырком в темную пропасть. И от этого она чувствовала себя в Вейсморе как никогда одиноко.

Люди по-прежнему тепло здоровались с ней, спрашивали, как дела, делились новостями, а она смотрела на них и видела, будто в тумане, а слова, которые лились с их губ и вовсе казались далеким шумом прибоя.

Все верно сказал Серхан. Надо отдохнуть.

Медленно, через силу, будто к каждой ноге было привязано по пудовой гире, Ника поднялась на крыльцо и, обернувшись, тоскливым взглядом обвела широкий двор замка. Еще теплое осеннее солнце заливало его мягким светом, первые желтые листья красовались на старом клене, раскинувшем свои ветви у крепостной стены, а прогретый воздух напоминал о счастливых летних днях.

Увы, эти дни остались в прошлом.

Аппетита не было, поэтому она проигнорировала запахи, доносящиеся с кухни — пряный суп, мясо с овощами и свежий хлеб, и поднялась на второй этаж. Возле комнаты кхассера привычно притормозила, грустно глядя на закрытую дверь.

Какой теперь смысл стучаться и просить о разговоре? Все уже сказано, и сделано.

За спиной скрипнула другая дверь, и тут же в спину впился чужой взгляд. Ника знала, кто это, еще до того, как увидела. Внутри яростно взметнулась ревность, приправленная бессилием, и от того еще более едкая, чем прежде. Даже волосы на затылке дыбом встали, а сердце так и вовсе собралось пробить ребра и выскочить наружу.

Обернувшись, она натолкнулась на пристальный, изучающий взгляд Тианы. Вблизи она казалась еще моложе, совсем девчонкой. Хрупкой и невесомой. Она была в длинном голубом платье — того самого оттенка, который так нравился Брейру. Кружевной лиф облегал небольшую высокую грудь, открывая взору нежную ложбинку, талия перехвачена тонким светлым ремешком, а подол мягко струился вокруг ног. И на запястьях не уродливые нити лаами, а ленты невесты.

Ника не могла не признать, что природа не обделила эту Высшую не только даром, но и фигурой. И тут же в голову полезли мысли, грязные картинки того, как Брейр держит ее двумя ладонями за бедра, ласкает грудь, по хищному прикусывая и тут же зализывая горячим языком.