У нас был запас еды почти на два месяца, при том, что нас должны были сменить через сорок дней, но это жесткое правило на МКС – запас всегда должен превышать потребность. Михаил предложил урезать рацион и растянуть его на три месяца, даже если наши потомки получат сигнал, то неизвестна скорость их кораблей и сколько им придется лететь. Все это было вилами по воде писано, но более умных идей у нас просто не было. Будет обидно, если мы умрем от голода, не дождавшись помощи.

В последующие дни я с неизменным упорством фотографировал планету, но, увы, никаких следов человечества не обнаружил. Не было также писка в эфире и вскоре мы перестали надеяться, что это авария или просто сбой. Мы были одни на орбите планеты, и нигде не было даже намека на присутствие человека. Ни на Земле, ни на орбите не было следов спутников при триангуляции. А ведь на разных орбитах над планетой вращаются тысячи спутников, запущенных людьми в разные годы.

На седьмой день при пролете через «кротовую нору» Бог не сотворил нам людей, но маленький камешек из космоса сотворил настоящую беду. Пробив две секции солнечных панелей по правому борту, камешек разнес и радиаторный модуль. У нас было еще два радиаторных модуля и потерю одного можно было перенести, но уровень жидкости на станции стал понижаться. Вода всегда дефицит на МКС. Неограниченный запас нельзя взять, а организму всегда нужна жидкость, поэтому моча очищается, фильтруется и вновь поступает в общий объем воды. Каждая капля, вытекающая из разбитой радиаторной, укорачивает наши дни.

Радиаторная расположена так, что если войти через шлюз со станции, то половина кислорода пропадет, просто нет возможности перекрывать модули. Работать можно только с внешней стороны. Михаил облачился в скафандр и, когда шлюзовая камера открылась, он начал пробираться к месту повреждения. В прошлый его выход в открытый космос с нами на связи был ЦУП, координируя наши действия. На МКС есть скафандры и есть специальный ранец «Установка для перемещения и маневрирования космонавта» с резервом работы до семи часов. Но есть облегченный вариант выхода в открытый космос без УПМК, когда требуется мелкий ремонт и проводится на он непосредственно на поверхности, без перемещения в космосе вне поверхности станции.

Только после его выхода я вспомнил, что оба скафандра ранее уже использовались и запас кислорода в них был ограниченным. Связавшись с напарником, я напомнил ему об этом, но он просто отмахнулся, заверив меня, что работы там на пару минут.

В тот день все шло не по инструкции. Выходить в открытый космос даже на минуту с неполным запасом кислорода категорически запрещено. Я еще раз напомнил про инструкцию, но в ответ услышал совет, куда и как далеко мне идти.

Сейчас станция летела над освещенной стороной планеты, надо было торопиться всё закончить до пересечения границы тени. Я отслеживал действия Михаила по камерам, вот он уже миновал первую поврежденную панель солнечных батарей, поравнялся со второй, но тут страховочный трос запутался в поврежденных секциях.

– Стой, – скомандовал я, – трос зацепился за панели.

Михаил обернулся, увидел, что трос змейкой проскользнул между панелями и создал там реальную головоломку. Его рука потянулась к карабину.

Поняв его намерение, я почти проорал:

– Даже не думай отстегивать!

– Не ссы, это просто на всякий случай страховка, меня держит гравитация, – он отстегнул трос и миновав вторую секцию, шагнул к радиаторной переключая обзор на своем скафандре.

Теперь я видел дырку в стене радиаторной размером с куриное яйцо. Таких крупных камешков не было за всю историю полетов в космос. Михаил, повернув колесо затвора налево, открыл шлюз радиаторной. В этот момент изображение его скафандра на камере размыло и пошатнулось.