– Медальон? – Лиза только сейчас о нем вспомнила. Да, он же золотой. Его надо вернуть. – Он в саквояже. Я сейчас достану.

– Стоять! – Полицейский навел на нее винтовку. – Хитрая какая. Достану! А там небось пистоль.

– Нету там никакого пистоля, честное слово, – растерянно пробормотала Лиза. – Можете сами посмотреть.

– Не волнуйся, посмотрю!

Полицейский очень ловко, продолжая держать Лизу на прицеле, левой рукой схватил, открыл и перевернул саквояж над большим круглым столом, застеленном кружевной скатертью, пожелтевшей от времени и стирок. Небогатое имущество Лизочки Петропавловской вывалилось на стол. Зашелестели целлофановые пакеты – от подарков Эриха Краузе. Сыро, тяжело шмякнулся купальник Лизы Ховриной. Выпал медальон.

– И правда, нету, – злобно буркнул полицай.

– Угомонись, Петрусь, – приказал старик.

Петрусь? Ого! Лиза вдруг вспомнила песенку, которую частенько пела соседка-украинка:

Небось много девок потерпели неприятности и от этого Петруся: больно уж хорош собой.

Да черт ли тебе сейчас в его внешности?!

– Так почему ничего не сказали? – повторил старик.

– Потому что я не могла… при этом офицере.

– Что за офицер?

– Он тоже был на берегу, а потом подвез меня.

Старик вскочил резко, по-молодому. Толкнул Лизу на стул, наклонился. Лицо его стало недобрым:

– Кто он? Как зовут? Давно прибыл в Мезенск? Он ваш знакомый? Приятель? Где он живет? Где живете вы? Работаете? Где?

Тон его был таким… он с такой лютой злобой сыпал вопросами! Лиза сначала оторопела, а потом возмутилась:

– Да что это вы так разговариваете?! Устроили тут гестапо, понимаете ли!

– Гестапо? – прищурился старик. – Вы были в гестапо? Вас допрашивали? Или вы присутствовали на допросах? В качестве кого? В самом ли деле Лизочка убита на берегу? Она должна была встретиться с вами? Вы предали ее? Она в гестапо?

– Слушайте, да вы просто ненормальный, – с яростью прошипела Лиза. – Не шейте мне дело! Не нравится вам слово «гестапо»? Хорошо, пусть будет НКВД. Вот вам, пожалуйста: вы ведете себя как самый настоящий энкавэдэшник, ясно? Что, до прихода немцев допросы в застенках вели?

Старик снова сел на диван, откинулся на спинку. Лицо его было смертельно бледным.

– Батюшка… – обеспокоенно прошептал Петрусь, делая шаг к нему, но старик раздраженно махнул на дверь – и Петрусь покорно отошел, занял пост около нее, изредка приоткрывая и выглядывая, не идет ли кто.

«Батюшка? Это его отец? – изумленно подумала Лиза. – Вообще-то в деды годится».

– Допросов не вел, – сказал старик, поворачиваясь к Лизе. Силы, видимо, вернулись к нему, лицо уже не выглядело таким мертвенным. – Но столь многажды был допрашиваем, что невольно усвоил некие манеры. С кем поведешься, знаете ли…

Он тяжело вздохнул.

– Значит, погибла Лизочка… эх… бедная моя девочка!

В голосе его слышалась такая боль, что у Лизы сжалось сердце. Наверное, он хорошо знал Лизочку Петропавловскую. А может, это ее родственник. Дед?

И вдруг ее словно ударило внезапной догадкой! Да ведь Петрусь назвал старика батюшкой не потому, что это – его собственный батюшка. Он обратился к нему, как на Руси обращаются к священникам! Этот старик… это его книги?

– Вы – дед Лизочки? – так и ахнула Лиза. – Вы – отец Игнатий Петропавловский?

– Чертовщина… – прошипел у порога Петрусь.

Старик потрясенно уставился на Лизу:

– Откуда вы знаете? Этого никто не мог знать, только двое – Петрусь и Лизочка. Она сказала вам? Как же она решилась?.. Значит, она хотела, чтобы я поверил вам. Но почему она не открыла вам пароль? Все было бы проще!