– У целого городка с утра головная боль, – изрек судья Аркадио.

С бутылкой пошел к столику, где с растерянным видом сидели над пивными бокалами трое мужчин, и опустился на свободное место.

– Опять? – спросил он.

– Утром нашли еще четыре.

– Все прочитали про Ракель Контрерас.

Судья Аркадио разжевал таблетку и глотнул прямо из бутылки. От первого глотка он чуть было не блеванул, но потом желудок ожил, и вскоре судья почувствовал себя воскресшим.

– Что же в анонимке?

– Да фигня, – ответил мужчина. – Будто ездила она в этом году не зубы делать, а аборт.

– Об этом и так все лясы точат! – хмыкнул судья Аркадио. – Стоило вывешивать листки.

Он вышел из бильярдной, от обжигающего солнца выступили слезы на глазах, но утренняя тяжесть прошла.

Он направился прямо в суд. Его секретарь, жилистый старик, ощипывал курицу. Он изумленно уставился на судью поверх очков:

– Каким ветром?!

– Надо решать вопрос с анонимками.

Шаркая в домашних туфлях, секретарь вышел в патио и через забор передал недоощипанную курицу гостиничной кухарке.

Со дня вступления в должность, одиннадцать месяцев назад, судья Аркадио впервые сел за судейский стол. Деревянный барьер делил убогое пространство комнаты на две части. В передней части, под картиной, изображавшей богиню правосудия с завязанными глазами и весами в руке, находилась длинная скамья. Во второй половине стояли напротив друг друга два старых письменных стола, этажерка с пыльными книгами и на маленьком столике – пишущая машинка. На стене, над креслом судьи, висело медное распятие, а на противоположной стене заключенная в рамку литография – толстый лысый улыбающийся человек с президентской лентой через плечо, и под ним надпись золотыми буквами: «Мир и Справедливость». Литография здесь была единственным новым предметом.

Укутав лицо чуть не до самых глаз носовым платком, секретарь перьевой метелкой принялся стряхивать пыль со стола.

– Если не зажмете нос, будете чихать, – предупредил он судью Аркадио.

Предостережение осталось без внимания. Судья Аркадио вытянул ноги и откинулся во вращающемся кресле, пробуя пружины сиденья.

– Не рухнет? – спросил он.

Секретарь успокаивающе покачал головой.

– После того как подстрелили судью Вителу, вылезли пружины, но теперь по личному приказу алькальда все починили.

И, дыша через платок, добавил:

– Приказал отремонтировать, после того как правительство сменилось и повсюду начали разъезжать осведомители.

– Лейтенант настоятельно просил, чтобы суд работал, – отозвался судья.

Он выдвинул средний ящик, достал из него связку ключей и один за другим принялся открывать остальные ящики стола. Бегло просмотрел бумаги и, убедившись, что нет ничего достойного его внимания, задвинул все ящики. Привел в порядок письменный прибор – две хрустальные чернильницы для синих и красных чернил и две ручки такого же цвета. Чернила давно высохли.

– Алькальду вы пришлись по нраву, – сказал секретарь.

Судья угрюмо покачивался в кресле, наблюдая, как он смахивает пыль с обивки барьера. Секретарь взглянул на судью пристально, будто старался навсегда запомнить его именно таким, именно при этом освещении, и, указывая на него пальцем, сказал:

– Вот так же, один к одному, сидел судья Витела, когда его шлепнули.

Судья прикоснулся к жилкам на висках. Возвращалась головная боль.

– А я сидел там. – Секретарь вышел из-за перегородки, указывая на пишущую машинку.

Тут он прицелился пером ручки, словно винтовкой, в судью Аркадио, подражая грабителям почтовых поездов из какого-нибудь вестерна.

– Вошли трое наших полицейских, стали вот так, – изобразил он. – А судья Витела, только увидел их, сразу поднял руки и медленно так сказал: «Не убивайте меня» – а они бах-бах! Кресло – в одну сторону, он – в другую. Короче, прошили свинцом насквозь.