– Мы с ним подали заявление в ЗАГС. Через месяц нас распишут, и я его пропишу у себя в комнате!

Дольше тянуть с изгнанием Леопольда было невозможно. Ситуация грозила перерасти из просто неприятной в угрожающую.

– Так хорошо, так мирно мы жили. И вот на тебе.

Теперь с грустью воспринимались их утренние баталии за право первым посетить туалетную комнату. Если бы вернуть былые времена, Леопольд в очередь не вставал. Он спал до полудня, утомленный вечерними возлияниями. А вынужденные подниматься по звонку будильника Казюлины едва находили в себе силы, чтобы наспех ополоснуться холодной водой. Только так им удавалось хоть немножко взбодриться после проведенной без сна ночи.

Леопольд любил петь. Он частенько исполнял под гитару для своей Иды любовные романсы. И ничего плохого в этом бы не было, но желание помузицировать приходило к нему лишь после второй бутылки. Случалось это глубоко за полночь и длилось порой до самого утра. От недосыпа взрослые еле таскали ноги, а дети стали злыми и раздражительными.

Попытки поговорить с Леопольдом, чтобы вел себя потише, успеха не возымели. Трезвым он уверял, что им это все приснилось и что он в жизни гитары в руках не держал, и вообще ему медведь в детстве ухо отдавил. А пьяным он лишь громко ржал и еще громче пел. Попытки призвать его к порядку с помощью милиции тоже результата не дали. Милиция в лице участкового пришла по вызову лишь один раз, а увидев корочки, которые Леопольд сунул, отдала ему честь и больше на приглашения навести порядок никак не реагировала.

Жизнь стала похожа на непрекращающийся кошмар. Но однажды все изменилось. Проходя мимо комнаты своей бывшей подруги, которую теперь всячески избегала, бабушка Лида заметила, как их «генерал» вытворяет нечто странное. Взгромоздившись на стол, он с увлечением ковырялся в люстре, свисавшей с потолка.

Можно было предположить, что он меняет лампочку или чинит патрон, но до сих пор Леопольд не был ни разу уличен в чем-либо подобном. И даже напротив, он громогласно всем заявлял, что судьбу свою посвятил армии, а потому если понадобится их всех защитить, то он хоть сейчас встанет с автоматом наперевес на пути любого врага. А вот всякое там прикрутить, приколотить, привинтить и прочее «при» – это уже не к нему. Он только «за» – защитить, заградить и захапать, но это уже договаривали сами жильцы.

И потому бабушка сильно заинтересовалась, чем же таким занят этот белоручка и бездельник, предпочитающий целыми днями валяться на диване и меньше всего озабоченный хозяйственными делами. И дождавшись, когда Леопольд отправится в уборную, где он всегда заседал подолгу, прочитывая не один разворот газеты «Правда», которая с известными целями всегда лежала в этом помещении, она поставила внука Васечку на стреме, а сама прошмыгнула в чужую комнату.

Ее подозрения подтвердились. На люстре оказался примотан небольшой, но увесистый сверток, в котором обнаружилось пятнадцать золотых николаевских червонцев. Это было настоящее богатство.

Бабушка вернула сверток на место и возвратилась к себе в комнату в загадочном молчании. Ей было о чем подумать. И первое, что приходило на ум, – как было бы славно навсегда избавиться от Леопольда, но при этом сохранить себе его червонцы. Просто так, на память о человеке.

За этими мыслями бабушка провела целых два дня, а потом поняла, что знает, как ей нужно действовать.

Жизнь в семье Сила и Арины Казюлиных после инцидента с пропавшим фотоальбомом и нашедшейся фотографии с Петрушкой потихоньку налаживалась. И даже когда Арина обнаружила, что в ее мышином домике вместо десяти мышек осталось только девять, она и тогда волевым усилием сдержалась и не устроила мужу разнос.