Во-первых, как и сообщила нам Рита Ошенко, второй день балетного тура начался с минуты молчания в память несчастного Савелия Уткина. На сцену для данной миссии поднялся Жак Мюре в своей извечной кепке, которую, приблизившись к микрофону, он стянул с головы.

– Друзья, – проговорил Жак чуть дрогнувшим голосом. – Думаю, вы все знаете о трагической смерти русского танцовщика Савелия Уткина, который всех нас восхищал своим искусством только вчера. Предлагаю почтить его память минутой молчания. Вечная память Савелию!..

И весь импровизированный зал на набережной разом поднялся, выдохнув в унисон с голосом Жака: «Вечная память Савелию!» Несколько секунд во всем мире царила невероятная, звенящая тишина; и тут же все принялись с шумом рассаживаться по своим местам. После минуты молчания и началось таинство великого искусства Терпсихоры.

Повторюсь, я никогда не был особым поклонником балета, но, безусловно, получал удовольствие от чудесной музыки Чайковского – к примеру, от волшебных колокольчиков танца Феи Драже и прочих прелестей «Щелкунчика». Между тем «Весна священная» с самого своего рождения имела скандальную славу – начиная с триумфального дебюта-провала и завершая всеми попытками знаменитых хореографов мира внести свою лепту, представив балет в новом ключе.

Что ни говори, все в этом балете сложно для понимания простого смертного. Едва мы с Соней, встретившись в условном месте с Мари и Паскалем, устроились в переносных креслах бесчисленных рядов перед огромным помостом, как в мягких сумерках набережной зазвучали рваные пассаты музыки Стравинского, а у меня тут же недобро защемило сердце. Как хотите, но я вполне реально ощутил нечто разрушительно мощное и безжалостное – возможно, то был дух жесткого язычества Древней Руси?

– Первым выступает наш Алекс Мону, – раздался слева завороженный шепот Паскаля, и он даже слегка тыкнул меня в бок, чтобы я, профан, всецело сосредоточился на сцене. – Смотрите внимательно, Алекс – талантливейший танцор, нам повезло увидеть его выступление! Черт возьми, меня бьет озноб от священного волнения – хорошо, что я догадался надеть куртку и перчатки…

Между тем на подмостках мягко зажглись первые огни подсветки, и в их лучах в самом центре помоста сцены вдруг обрисовалась угловатая фигура в рваном платье, которая такими же рваными движениями под рваную музыку начала свой жутковатый танец в пространстве сцены в «компании» прыгающих и разбегающихся в разные стороны рваных теней.

– О, боже мой, да ведь Алекс исполняет партию девушки-Избранницы! – выдохнула на этот раз Соня справа, точно так же пихнув меня в бок. – Вот это действительно настоящий сюрприз!

Я внимательно всматривался в каждое движение Алекса Мону. Безусловно, парень все тщательно продумал: неровная подсветка, когда его тело то исчезало в полной тьме, то жутковато множилось гротескно увеличенными тенями; идеальное сочетание музыки и угловатых движений танца – все вместе создавало атмосферу ужаса и едва ли не паники, которую, очевидно, ощущала Избранница, которую вот-вот сородичи должны были принести в жертву своим идолам.

На пятнадцать минут партии едва ли не вся набережная, весь городок, казалось, онемели – под молчаливой луной и вечными звездами звучала и царствовала какофония Стравинского, а вся аудитория словно перестала дышать, завороженная магией дикого танца Алекса Мону.

– Магия, это самая настоящая магия! – завороженно прошептал Паскаль слева от меня, вздыхая.

С этим я готов был согласиться. Что ж, выходит, парень был прав, когда высокомерно задирал нос, говоря о своем шокирующем «сюрпризе»! Мне тут же припомнился и совсем недавний разговор с другим танцором – Пьером ле Пе из Лозанны, который заверял нас, что завтра легко переплюнет «выскочку Мону». Не в силах оторвать взгляда от пульсирующего действа на сцене, я криво усмехнулся: вряд ли кто-либо сможет переплюнуть этого парня!