– Я знаю. – Они говорили это друг другу уже много раз. – Но я никогда не видела такого прекрасного оленя. И не смогла не убить его.

– Значит, стоит тебе увидеть прекрасное существо, и ты его убиваешь. – Рогатая женщина посмотрела на нее, и глаза ее, желтые, как неспелое яблоко, стали почти белыми от гнева. – Я покажу тебе, смертная, что такое смерть. И что такое жестокость.

– Тогда убей меня. – Эррин заставила себя встретить яростный взгляд рогатой женщины. Она хотела встать, посмотреть ей в глаза, но, боялась, что ноги, утомленные долгой дорогой, подведут ее. – И закончим эту историю.

– Я не убью тебя. – Помедлив, рогатая женщина повторила старое проклятие: – Мертвецы будут плясать везде, куда ты придешь, а живые не смогу причинить тебе вред. Я не могу убить тебя, Эррин Меткая, даже если захочу.

– Но ты же не смертная! – Эррин вскочила на ноги, опрокинув чашку с горячей водой. – Ты богиня! Ты можешь все, что угодно.

– Я всего лишь лесной дух, охотница. Да, я всегда буду больше, чем человек, но я не бесстрастная богиня. – Резким движением она указала на мешок Эррин, где лежала флейта. – Говоришь, мой брат умер легко? Это правда? Стрела вошла прямо в сердце.

Эррин нечего было сказать. Рогатая женщина отошла и растворилась в мягких сгущающихся сумерках, свет померк.

Дни слипались в месяцы. Луна полнела, худела, полнела, худела, снова, снова и снова, времена года потеряли всякий смысл, зима вваливалась в лето, весна запрыгивала на лето, и все повторялось снова. Эррин шла, шла, и мир вокруг менялся, но кожа ее оставалась гладкой, а члены сильными. Боль не оставляла ее, глубокая, знакомая, смешанная с утомлением от работы, боль, которую она помнила с тех пор, когда была охотницей – боль не от болезни или старости.

Живые не могли прикоснуться к ней. И жизнь тоже.

A мир менялся. Эррин проходила мимо брошенных полей брани, доспехи на которых не успели заржаветь, а вороны все еще находили жирный кусок. Призраки, восстававшие в селениях рядом с такими местами, бахвалились и бранились, их души переполняли ярость и чувство несправедливости. Дома стали расти, становились все более прекрасными; она видела башни, пронзавшие небо тонкими шпилями, и просторные арены, на которых мужчины и женщины соревновались в езде на колесницах. Дикие леса и скалы уступали место возделанным полям и садам, a встречавшиеся ей люди были одеты в яркие разноцветные одежды, в тонкие вышитые шелка, драгоценные камни и металлы украшали их пальцы и груди. Менялось и оружие: на смену хрупким мечам пришла закаленная сталь, а потом смертоносный белый металл, имени которого она не знала.

В следующем из лежавших на ее пути селений, Эррин играла в красивом зале с шестью каминами, каждый из которых был выше нее. Она переплыла море, играла для капитана корабля. У встававших из тьмы мужчин и женщин в волосах были водоросли, а из пустых глазниц выглядывали угри. На другом континенте она играла на флейте внутри круга из огромных стоячих камней цвета древесной коры, и люди там напомнили ей рогатую женщину. Их глаза были слишком ясными, а сами они – высокими, долгорукими и длинноногими. Красивый народ, но когда из теней поднялись их мертвецы, лица этих людей сделались уродливыми, злобными и испуганными. Достав серебряные ножи, они начали убивать друг друга.

В недрах горы Эррин играла свою музыку для людей, показавшихся ей живыми камнями. Лица их были как камень, и у всех, даже у малых детей, на поясе висели кирки. Когда мертвецы закончили пляску, разразилась жестокая битва, равных которой Эррин еще не видала, и когда она наконец оставила это место, буквально вытащив себя из тоннеля, ей пришлось вымыть лицо и руки снегом, и она увидела, как белизна розовеет от чужой крови. Она начала спускаться с горы, но рухнула возле тропинки и желудок изверг все, что в нем было. Кровь, дым, крики…