Он глубоко вздохнул и с некоторым огорчением посмотрел на моего хозяина.

– Итак, мы имеем основные физические характеристики, – сказал доктор тоном учителя, выступающего перед классом. – По внешнему виду гуманоид, очень высокий, более чем в два раза выше взрослого человека, очень худой и такой тонкий, как вы говорите, что, повернувшись боком, в нарушение всех физических законов просто исчезает. Вы еще забыли отметить, что сердце Lepto lurconis сделано из льда. Рацион вендиго состоит из людей – и, что интересно, из некоторых видов лосей, могу я добавить от себя, – и он способен летать. Еще одно свойство, о котором вы не упомянули, это способ репродукции.

– Способ чего?

– Все населяющие нашу планету виды должны как-то производить следующее поколение, сержант. Это известно любому школьнику. Поэтому скажите мне, как вендиго делает маленьких вендиго? Будучи гоминидом, он относится к высшему классу животных – если оставить в стороне вопрос о том, как сделанное изо льда сердце может качать кровь, – и не может быть бесполым. Что вы мне можете рассказать об их ритуале ухаживания? Устраивают ли вендиго свидания? Влюбляются ли они? Они моногамны или у них по многу партнеров?

Наш проводник невольно рассмеялся. Он был сражен абсурдностью сказанного.

– Может, они и влюбляются, доктор. Приятно думать, что мы не единственные, кто на это способен.

– Надо быть осторожным и не очеловечивать природу, сержант. Впрочем, мы должны оставлять возможность любви для животных низшего порядка: я не знаю, что в голове у мистера Бобра; может быть, он всем сердцем любит миссис Бобер. Но возвращаясь к моему вопросу о вендиго: бессмертны ли они – в отличие от всех других живых организмов на земле, – и поэтому не нуждаются в репродукции?

– Они забирают нас и превращают в себя.

– Но, помнится, вы сказали, что они нас съедают.

– Ну, я не могу сказать, как именно это происходит. Из леса доходят истории, как охотник или, чаще, индеец становился вендиго.

– А значит, это как у вампиров и вервольфов. Мы их еда и в то же время их потомство. – Доктор закивал с шутливой серьезностью. – Случай, почти не поддающийся объяснению, не так ли? Гораздо больше похоже на правду, что вендиго – это метафора для каннибализма во времена большого голода или кощей, которым пугают детей, чтобы они слушались родителей.

Несколько минут все молчали. Огонь потрескивал, и от него летели искры; вокруг нашего маленького лагеря танцевали тени; в лунном свете серебрилось озеро, его волны чувственно облизывали берег; лес эхом повторял пение сверчков и временами хруст ветки под ногами какого-то лесного создания.

– Ну, доктор Уортроп, я почти жалею, что спросил о монстрологии, – уныло сказал Хок. – Вы лишили ее практически всякого интереса.

Мужчины бросили монетку, решая, кто первым будет дежурить. Хотя мы были всего в одном дневном переходе от цивилизации, но уже в стране волков и медведей, и кто-то должен был всю ночь поддерживать огонь. Уортроп проиграл – ему выпало спать последним, – но казался довольным. Это, сказал он, даст ему время подумать, и его заявление поразило меня своей иронией. У меня было такое впечатление, что почти ни на что другое он свое время никогда не использовал.

Дородный сержант на четвереньках забрался в палатку и лег рядом со мной; места было так мало, что его плечи прижались к моим.

– Странный парень твой босс, Уилл, – сказал он тихо, чтобы Уортроп не услышал. В откинутый полог я видел силуэт доктора, он сгорбившись сидел перед оранжевым пламенем с винчестером на коленях. – Вежливый, но не очень дружелюбный. Какой-то холодный. Но, видно, у него доброе сердце, если он так далеко забрался, чтобы найти друга.