– Меня зовут Виктор, – залепетал он, испытывая смешанное чувство ненависти и презрения к самому себе как за сам факт звонка, так и за то как именно осуществлялся этот треклятый звонок. – Я к вам от Гены. Он, собственно, и дал мне номер…

– Виктор Борисович, – вдруг необыкновенно оживился голос, – как же, Геночка нам говорил. Мы вас давно ждём. Вы к нам когда собираетесь?

– А когда можно? – окончательно растерялся Виктор.

– Одну минуточку, я сейчас взгляну на расписание. Вам когда удобно, с утра, днём или к вечеру?

– А что, в любое время можно? – чувствуя себя полнейшим идиотом, спросил он.

– Конечно, – улыбнулась на другом конце провода незнакомая Таня. – У нас всё как удобно клиенту. В любое время. Так вам когда лучше?

– Лучше попозже, – буркнул Виктор. – Часов в девять. Возможно?

– Естественно, – любезно откликнулась Таня. – Сегодня, к сожалению, это время уже занято. Давайте завтра.

– Завтра? – внезапно испугался он. – Нет, завтра я никак не могу.

– Ну тогда давайте послезавтра, в четверг, – нисколько не смутилась Таня. – Годится?

– Годится, – упавшим эхом откликнулся он.

Почему в четверг? После дождичка, что ли?

– Ну вот и отлично! – несказанно обрадовалась неунывающая Таня. – Записывайте адрес.

– Я запомню, – отчего-то заговорщицки ответил Виктор. – Говорите.

Положив трубку, он перевёл дух и оглянулся на Борьку. Тот по-прежнему, наморщив лоб, стоял напротив телевизора, сосредоточенно внимая гастрономическим призывам влажно улыбающейся Нонны Поглазовой.

Может, стоит всё-таки записать адрес?

С другой стороны, если его записать, то никакого выхода уже не будет, придётся ехать, никуда не денешься, а так, глядишь, к четвергу адрес и забудется, тогда само собой всё и рассосётся. Куда он попрётся без адреса-то…

К тому же, может, и дождичка не будет. Точно, записывать ничего не надо, лучше, чтобы вообще никаких записок не было. Мало ли что. В общем, будь что будет. Доживём до четверга.

Та музычка, мотивчик тот,

За мною бегавший весь год,

Отстал – и сразу тихо стало!

К чему бы это? Хвать-похвать,

А где любовь? А не слыхать!

Вчера была и вдруг – пропала.

А. Кушнер

Саня метался по маленькой кухоньке, размахивая руками и периодически поглядывая на Марину, дабы убедиться, что она по-прежнему преисполнена сочувственного внимания.

– Понимаешь, Мань, – горячился он, – я как подумал, какого цвета у нас дети будут, то тут у меня полный ступор наступил. Ну, не могу я себе представить, что у меня какие-то шоколадные дети растут, не могу, и всё, понимаешь?!

– Понимаю, – вздохнула Марина, с материнским беспокойством разглядывая осунувшегося за последнюю неделю Саню. – Сядь, поешь спокойно.

– А-а!.. – раздосадовано отмахнулся он. – Может, ты скажешь, что это бзик у меня, что это никакой роли не играет, но я ничего с этим сделать не могу! Для меня играет! При том, что я, как ты понимаешь, совсем не расист. Даже наоборот. Но вот на детях я обломался, честно тебе скажу. Поэтому, когда наступил этот критический момент, то есть когда надо было что-то решать, я ей правду сказал, я сказал, что ничего сейчас решать не могу, что слишком всё это быстро, что надо всё это обдумать, и ей тоже, кстати, надо обдумать. Понимаешь, и так всё очень сложно, папаня её на меня волком смотрит, как будто я на его корону зарюсь, мне его корона, честное слово, до жопы, очень мне надо в этом сраном Лесото себя заживо хоронить, чего я там не видел, ты чего улыбаешься, ты чего, мне не веришь?!

– Да успокойся ты, – рассмеялась Марина, – верю, конечно. Ты, главное, не переживай так, вон как похудел, до чего себя довёл, я тебя не за этим на фестиваль отправляла. Я думала, отвлечёшься, развеешься плюс подзаработаешь немножко.