Пока Кира не навредила не столько мне, сколько себе, схватил ее за руки, дернул на себя и крепко прижал. Может, так успокоится. Но где там… Как оказалось, справиться с пьяной разъяренной девушкой оказалось непросто. Сам не понял, как, но мы упали на кровать. И я придавил Киру всем своим весом. Она плакала, брыкалась, пыталась ударить и даже укусить. Истерика в чистом виде. Не выдержала, видать, девчонка, напряжения последних дней.   

Я только уклонялся и ждал, когда выдохнется. Наконец-то затихла. Только слезы текли по щекам.  

Отпустил ее, сел на кровати и притянул Киру в объятия. Она только стучала кулачком мне по груди, повторяя сквозь всхлипы:  

– Уроды... Ненавижу... Проиграл... Выиграл... Козлы вы все... Козлы...  

Зато теперь я знаю, почему она полюбила Ника. Кира вообще любит животных. А Ник – козел. Это тоже животное. Парнокопытное.   

Вскоре девушка затихла окончательно, прижавшись ко мне. Видать и физические, и моральные силы закончились разом.   

Она доверчиво прильнула ко мне и отключилась, лишь изредка вздрагивая и что-то бормоча во сне. Похоже, сегодня я узнаю, как это – спать с ней в одной постели. Не оставлять же ее в таком состоянии тут одну. Да и самому не хотелось спать сегодня в одиночестве.  

Погладил тонкие плечики, узкую спину, успокаивая. Хрупкая какая. Ее надо оберегать, защищать, а мы тут устроили черт знает что. Прости, Кирочка, но теперь я точно не позволю тебе вернуться к этому уроду.   

14. Глава 13. Кира

Просыпаться совершенно не хотелось, там, во сне, было так спокойно и уютно. Немного странно и непривычно, что Ник позволил спать на себе. Но, наверное, это потому, что я перенервничала в последние дни. Одна мужская рука лежала на моей спине, вторая – на пояснице. А я щекой прижималась к мерно поднимающейся и опускающейся груди жениха. Не открывая глаз, провела пальцами по его скуле, уже поросшей жесткой щетиной. Так. Стоп! У Ника не бывает такой щетины с утра!  

Распахнула глаза и резко подняла голову. Это я сделала зря - тут же почувствовала вспышку боли. А через несколько секунд пришло осознание – я так себе сладко дрыхла на этом... этом... мудаке московском! И он тут еще меня лапал поди всю ночь! Попыталась встать, но добилась лишь того, что меня только плотнее прижали. Предприняла еще одну безуспешную попытку.  

– Кира, не ерзай, – этот Ян, мать его, Александрович, даже глаза открыть не соизволил, – иначе утро продолжим очень пикантным образом.  

Сказано было таким тоном, что щеки моментально вспыхнули. Ну да, это он так завуалированно обозначил обыкновенный трах.  

– Ты так смешно сейчас сопишь. Чем недовольна? – произнес мужчина и открыл темно-серые глаза. Цвет такой, стальной практически, а ободок не черный, просто темнее, чем радужка. Никогда не видела таких. А взгляд мягкий, немного насмешливый, но такой… уютный, что ли. Нет той острой стали в глазах, к которой уже почти привыкла. Ян, вздохнув, повторил вопрос: – Так чем недовольна? Это же не тебя всю ночь использовали вместо большой плюшевой игрушки.  

– Голова болит. И пить хочу, – я притихла, стараясь не шевелиться, чтобы не спровоцировать “пикантное продолжение”.  

– Лежи, сейчас принесу воды, – вздохнув, Ян выпустил меня из объятий. – Знатно ты вчера набралась, – хмыкнул он, вставая с кровати. – А женский алкоголизм, между прочим, лечится тяжелее мужского.  

Стало очень стыдно, хоть и не должно было. А еще я не помнила, что было вчера! Нет, как приехала в квартиру – помню прекрасно. И начало своего расслабляющего демарша тоже. Но что было дальше? Попытка припомнить, что же я могла наговорить Яну, только усилила головную боль. Пить я никогда не умела, теперь точно на мартини нескоро снова посмотреть смогу. Судя по нашему внешнему виду – мы действительно только спали. Это же сколько я выпила, что отключилась? Неужели обе бутылки?! От продолжения самобичевания спас вернувшийся в комнату мужчина со стаканом воды.