А между первых отрывков снов вплетаются отдалённые, хлёсткие и шпигующие сердце, как колючая проволока, мужские стоны. Пашкины стоны.

Глаза переполняются слезами обиды и предательства. Снова. Как тогда в заброшенном коттедже.

Сукин сын! Похотливая сволочь! Ненавижу! 

Ощущение полной разбитости. Словно я всю ночь не спала, а пролежала под гусеницами танка. Поразило и то, что телефон отозвался на мои первые после сна телодвижения яркими 12:19.

Новый личный рекорд установлен. Не думала, что так непросто привыкнуть к смене часовых поясов.

В надежде на завтрак, или уже обед, перебираюсь на кухню. Вера в то, что прислуга Осадчего хотя бы немного понимает один из языков, которыми я владею, всё ещё теплится.

- О! - расцветает при виде меня невысокая, полноватая балийка и придвигает на середину стола ароматные тосты и менажницу с тремя видами джема. Компанию им составляет пышный, нарезанный идеальными кубиками омлет. - Хозяин сказал, чтобы приготовить вам традиционно. Сказать, что вы совсем вчера не поела.

Одна хорошая новость - работники этого дома владеют английским. Хоть и изрядно хромающим. Я бы даже сказала, одноногим.

- Спасибо. - Хватаюсь за тост. Умираю с голоду. А ещё от ревности, что снова нахлынула на меня, как вчерашние океанские волны.

- Накрывайте с сегодняшнего дня на двоих. - Отрывисто щебечет за спиной голос избалованной девчонки. - Паша уехал на пять дней.

Хорошенькая собой стерва присаживается рядом и отковыривает наманикюренными пальчиками дольку от мангустина.

- Что такая хмурая, гостья? Ах, да... Как же я сразу не догадалась?! С тобой не попрощались! Надеялась, что Паша втрескается в тебя по уши? Вот этому точно не бывать, потому что...

- Можешь не распинаться. Ход твоих мыслей и так прозрачен. - Отодвигаю предложенный кухаркой кофе. Кажется, от яда, которым то и дело брызгает пигалица Алина, у меня уже язва образовалась. - И, раз ты в курсе всех перемещений Осадчего, может просвятишь, куда он и на сколько?

- В столицу. По делам. Может, к шлюхам опять. - Снова цапает мангустин и пару долек ананаса и запихивает в рот. Причмокивает большой палец, словно засос ставит. Так мерзко. - Ну и что ты на меня так уставилась? Сама виновата! Что-то Паша, смотрю, не особо тобой интересуется, а? Вот и вчера... меня предпочёл... 

Вспыхиваю от её оскорблений. Руки так и чешутся вмазать по этому скуластому, смуглому личику. Так и... 

Останавливаю себя в последний момент и просто разворачиваюсь к выходу.

Какого чёрта он меня сюда привёз? Унизить? Растоптать мою гордость? Зачем выкупил у Гальперина, если по сути, я ему не интересна? А, может, просто пожалел? Во имя того, что было раньше? 

Нет. Вряд ли. Не дождёшься от Осадчего сострадания. Только не сейчас. Не теперь. 

Откидываю ступнёй небольшую ракушку и понимаю, что единственный путь не умереть от тоски и унижения - окунуться с головой в занятия серфингом.

*  *  *

- Ну говорю же, что не смогу, Ноа! - закатываюсь беспечным смехом, когда тренер пытается выставить мои части тела в правильную стойку на песке. Щекотно-то как! Суховатые, тёплые ладони скользят по моим бёдрам и талии. Странно, но кроме мыслей, о том, что сейчас снова будет щекотно, ничего нет.

- Запомнила? Вот так прогибаешься и ловишь волну.

Прогибаюсь... И ловлю... Только не волну, а испепеляющий взгляд широкорасставленных глаз Павла Осадчего. Высящегося над нашими переплетёнными телами, как небоскрёб. Такой же гигантский и бездушный.

Зачем-то оторвавшийся от своих похотливых "дел" в столице на три дня раньше.